Строгановы: история рода - [47]

Политическая линия, которую мы сейчас будем проводить, будет для нас исключительно унизительной. Меня не удивит, если кому-либо удастся открыто противопоставить нас Англии.

По моему мнению, Тебе не остаётся ничего другого, кроме как по возможности быстрее вернуться в Россию. До тех пор ничего не предпринимай…»

Граф Павел Александрович Строганов снова написал 30 июня 1806 года своей супруге из Стоунлэнд, в Сассексе:

«Я потерял счёт времени и не могу вспомнить, когда мой день рождения – не знаю, то ли сегодня, то ли завтра исполняется мне тридцать четыре года. Во всяком случае буду Тебе благодарен, если Ты поднимешь бокал за моё здоровье, и прошу Тебя поверить, что я очень часто поднимаю бокал за Твоё. В настоящее время нахожусь в имении герцогини Dorset и наслаждаюсь красотами окружающей природы. Лорд Whitworth и герцогиня живут здесь, как отшельники, подобно крестьянам, подобно сельским жителям, у меня не хватает слов, чтобы сказать тебе, как я им завидую… Мы ложимся спать в девять часов вечера и встаем в шесть часов утра. Перед завтраком занимаемся верховой ездой. Для полного счастья мне нужна только Ты! Ах, если бы Ты была здесь, со мной! Однако у меня нет ничего определённого, и я лишь слегка шмыгаю носом, принюхиваясь к запахам, чтобы сориентироваться в подобной жизни, словно слепец, который прозрел лишь на несколько дней, чтобы затем снова погрузиться в бесконечную тёмную бездну…»

Это весьма бестактное сравнение вряд ли могло понравиться супруге Павла Александровича, тем не менее, в своём письме, которое она написала Павлу Александровичу, Софья воздержалась от каких-либо упрёков мужу.

На следующий день Павел Александрович написал супруге из Лондона ответное письмо, содержащее, в том числе, и следующие строки:

«Прежде всего благодарю Тебя от всего сердца за превосходные советы, которые Ты мне даёшь. Тебе незачем из-за этого просить извинение, ибо советом женщины, по-моему, никогда не следует пренебрегать. Ты покоряешь своей нежностью, своим тактом, о котором мне всегда надо помнить. Возможно, Тебя удивляет моя словоречивость, однако учти, моя дорогая, что путешествия положительно влияют на рассудок, и я питаю надежду, что Ты найдешь меня изменившимся в лучшую сторону. Мой стоицизм не раз подводил меня, а сердце, это дьявольское создание, одерживает надо мной верх. Бог его знает, быть может, так и нужно. Эти мысли крутятся у меня в голове, а я мечтаю, чтобы Ты была со мной, чтобы я с Тобой разговаривал, слышал Твои ответы, надеюсь, что Ты будешь писать мне почаще, ведь Ты очень редко удостаиваешь меня своими письмами, и, как мне кажется, всё выглядит таким образом, словно Ты умышленно воздерживаешься от желания меня баловать. Я помню, что вы, Ты и мой отец, готовы поспорить на что угодно, чтобы узнать обо мне хоть что-нибудь, ибо вы, конечно, абсолютно уверены, что я не приложу ни малейшего усилия, чтобы что-нибудь рассказать о себе, однако на сей раз всё обстоит, к глубокому сожалению, как раз наоборот. О себе я постоянно сообщаю Тебе, я же иногда месяцами не имею от Тебя никаких известий.

Извини меня, дорогая, но я не могу иначе, я должен выразить свою печаль, хотя я стараюсь избегать всего того, что может Тебя огорчить, так что я уже почти жалею, что не удержался от жалоб».

Миссия графа Павла Александровича Строганова в Англии увенчалась успехом, так как он завоевал доверие к России и укрепил союз между этими странами. Однако неожиданный поворот событий поставил под угрозу все его старания.

Через несколько месяцев после поражения под Аустерлицем государственный советник Пётр Яковлевич Д’Убриль был послан в Париж, чтобы вести переговоры о возвращении русских военнопленных и наладить отношения с Францией, но при неизменном условии, чтобы с Россией обязательно граничили независимые государства, дабы исключить опасность агрессии против России. Пётр Яковлевич обладал широкими полномочиями для ведения переговоров, однако не воспользовался сведениями, поступавшими от графа Строганова из Лондона.

Запуганный Наполеоном, русский посол в состоянии крайней растерянности 27 июня 1806 года подписал мирный договор, содержащий неприемлемые для чести России условия.

Павел Александрович Строганов сразу же понял, что его коллега в Париже зашёл слишком далеко, и выразил глубокую озабоченность по этому поводу:

«Невозможно носить русскую фамилию и не сгореть от стыда, невозможно не провалиться от стыда под землю при чтении этого невероятного документа. Нам предстоит в настоящее время решать, станем ли мы, как Пруссия или Австрия, французской провинцией, или сохраним хотя бы остаток нашего прежнего престижа».

Одновременно граф Павел Александрович Строганов направил с курьером донесение государю, в котором он подробно проанализировал текст договора, который заключил D’Oubril, и заявил, что подобное соглашение «несовместимо с обязательствами России в Европе и честью государя и Отечества Российского». Затем граф Строганов поспешил заверить английское правительство, что российский полномочный представитель D’Oubril зашёл слишком далеко и что русский государь никогда не утвердит, не ратифицирует договор с Францией, договор с Наполеоном.