Стриптиз на гонках - [42]

Марла нахмурилась. Она воображала себя кем-то вроде работника системы социального обеспечения и считала, что смеяться над чьим-либо настоящим именем, данным при крещении, неприлично.

— Вот бы он и мне дал сто долларов, — пробормотала Марла. — В другой раз я долго слушала, как он все говорил и говорил о Руби. Кажется, Толстяк всерьез решил, что она его девушка.

Марла меня переиграла, и мы обе это знали. Сама того не желая, я оказалась втянутой в разговор. Я знала, что рано или поздно Марла что-нибудь попросит, обычно она не делится информацией без веской на то причины.

— И что же он говорил о Руби?

Марла посмотрела на меня с таким видом, словно хотела сказать: “Я-то знаю, но помолчу”. Тряхнув головой, чтобы отбросить волосы, она сделала вид, будто задумалась.

— Знаешь, я тут подумала, тебе нисколько не повредит, если Винсент всего один раз поставит мое имя на афише впереди твоего.

— Поцелуй меня в задницу, — спокойно, как слон, ответила я. — Твое имя окажется впереди моего, только когда я отсюда уеду, выйду на пенсию или умру, а до тех пор я возглавляю список, а не ты.

Я пододвинулась чуть ближе, сознавая, что вторгаюсь в личное пространство Марлы, — это ее всегда ужасно нервировало, потому что она понимала, мне ничего не стоит протянуть руку, схватить ее за волосы и рвануть так, что она завопит или расскажет мне все, что я хочу знать.

— Так что же Толстяк говорил про Руби?

Марла перестала даже притворяться, что смотрится в зеркало, повернулась ко мне лицом и слегка попятилась.

— Говорил, что зря он ее отпустил, или что-то в этом роде, точно не помню. Он бормотал что-то в том духе, что надо было ее защитить. Одно могу сказать: после того как я минут десять выслушивала его нытье и оханье, он мог бы дать мне чаевые и побольше.

Но я уже не слушала, выскочила из гримерной и устремилась на поиски Толстяка. Отталкивая мужчин, которые хватали меня за шелковое кимоно, я поспешила к столику, за которым видела механиков с трека “Дэд лейке”. Но столик был пуст, между бутылками из-под пива стояли стаканы с остатками льда. Я огляделась, но никого из команды Роя Делла в клубе не было.

— Проклятие!

— Согласна, — заметила официантка, подкатывая к столику тележку, — мне они тоже не заплатили.

Наверное, я выглядела растерянной, потому что она стала объяснять дальше.

— Когда одного выкинули на улицу, остальные потащились за ним, как дворовые собаки за кормом. Вон тот тип, — она кивнула в сторону Микки Роудса, который сидел за столиком с Винсентом, — он у них главный, велел им всем уходить.

Подходя к столику босса, я услышала обрывок разговора.

— Ждать осталось недолго, — говорил Микки, — даю слово.

На скулах Винсента заиграли желваки.

— Что мне ваше слово, мне нужны деньги.

Мне следовало бы остановиться, но я всегда с трудом контролирую свои импульсы. Я пересекла зал и оказалась возле их столика раньше, чем успела подумать, что же, собственно, собираюсь сказать. И вот я стояла перед ними, как маленький Джо Романо, когда мамочка отчитывала его за то, что тот стянул яблоко с уличного лотка. Мать кричала, а он стоял как столб с дурацким, притворно безразличным выражением лица, как всякий одиннадцатилетний мальчишка на его месте. Я сильно подозревала, что у меня в ту минуту было точно такое же выражение.

Винсент поднял на меня глаза только тогда, когда заметил, что Микки перестал его слушать.

— В чем дело, Кьяра? Я очень занят.

Босс надулся, словно и впрямь был занят чем-то ужасно важным. Он устроил это представление ради Микки, но тот все равно его не видел — он вообще ничего не видел, кроме моих сосков, выступавших под шелком.

— Где ваши ребята? — спросила я, глядя только на Микки с таким видом, будто если он мне ответит, ему, возможно, посчастливится.

Сначала у Микки вместо слов получился какой-то хрип, но потом он прочистил горло, и к нему вернулся голос.

— Я отослал этих неотесанных мужланов обратно в Уеву. Приношу извинения за их безобразное поведение.

Положив руки на маленький столик, я наклонилась так, что моя грудь оказалась почти вплотную к лицу Микки, ближе было уже некуда — еще немного, и он не смог бы дышать.

— Очень жаль, — промурлыкала я, — потому что я надеялась с ними поговорить.

— Вы? — Казалось, Микки был потрясен. — Ну что вы, такой леди, как вы, не стоит иметь дело с этими кретинами!

Я постаралась, чтобы мое лицо приняло выражение глубочайшего сожаления.

— О, мистер Роудс, кажется, вы видите меня насквозь.

— Микки, зовите меня Микки, — прохрипел он.

— Микки, честно говоря, она из наших девушек только что рассказала мне, что Толстяк был очень близок с нашей дорогой погибшей подругой, Руби. Вот я и подумала, что, если мы с ним поговорим, это поможет немного облегчить боль, от которой мы оба страдаем.

По моей щеке скатилась одинокая слезинка, побуждая Микки достать носовой платок и предложить его мне. Видя, как я переживаю, Роудс почувствовал себя неловко, и я не могла его упрекнуть: я изо всех сил старалась казаться безутешной.

— Кьяра, — со вздохом вмешался Винсент, — думаю, сейчас не время…

— Черт, Гамбуццо… — огрызнулась я, безнадежно испортив сцену, над которой я так старательно работала.