Стриптиз-клуб «Аллигатор» - [18]

– Хотелось бы мне взглянуть на такую монету!

Джин достал из кейса монету в пластиковом футляре и положил на стол.

– Вот, взгляни!

Я взял монету. Для своего размера она оказалась довольно увесистой.

– Что это за монета?

– Это крюгерранд, – произнес Джин с расстановкой. – В 1970 году в Южно-Африканской Республике начали выпускать золотые монеты крюгерранды, названные по имени основателя и первого президента ЮАР Пауля Крюгера.

– А почему еще и «ранд»?

– «Ранд» обязан своим названием Витватерсранду, крупнейшему в мире месторождению золотоносных руд в ЮАР. Крюгерранд содержит ровно одну тройскую унцию золота. Треть крюгеррандов находится на руках у американских нумизматов – больше, чем собственных «Золотых орлов». Массу одна унция имеют также канадские золотые монеты «Кленовый лист».

– И много у тебя крюгеррандов?

– Пока только три.

– Ну и с чего мы начнем?

– Мы начнем с того, что я сейчас дам тебе три крюгерранда, и ты поедешь с ними в город, где постараешься продать их по самой высокой цене. Считай это поручение проверкой твоих способностей. Если смоешься, я заявлю в полицию, что ты украл у меня эти монеты, а если привезешь мне выручку от их продажи, считай себя моим компаньоном. Вопросы есть?

– Вопросов нет! – расплылся я в улыбке.

Сидя за рулем «тойоты» Джина, я катил по шоссе в Форт-Майерс и размышлял. Продать три монеты за самую выгодную цену, не предъявляя никаких документов, не принимая чеков и не привлекая к себе нежелательное внимание, по-моему, несложно. Однако последнее соображение заставило меня притормозить у магазина подержанных вещей, и за пару минут я сменил гардероб.

– Вы неплохо смотритесь, – заявила молодящаяся старушенция с выщипанными бровями и клевым загаром, стоявшая за прилавком.

Склонный с ней согласиться, я отстегнул продавщице десятку из тех баксов, что дал мне Брэд, и вернулся к «тойоте» в джинсах «Вранглер», белой футболке и гавайской рубашке.

Выдрав нужные мне страницы из телефонного справочника в закусочной, я отыскал адреса ростовщиков и отправился на их поиски.

Шерри-Ли между тем не шла у меня из головы. В моем любвеобильном сердце любовь вспыхивала легко, но благоразумием не отличалась. Я почему-то постоянно испытывал страсть к официанткам, что странно, потому как гурманом меня можно назвать лишь с большой натяжкой. Кроме официанток, меня по понятным причинам влекло к барменшам, хотя они редко отвечали на мои чувства взаимностью. Но так или иначе, официантки и барменши были просто временными увлечениями, болезненными, но сладостными ранами, которые я наносил себе сам. Они зудели, то и дело напоминали о себе, а потом проходили, как ноющая боль от пирсинга, который делают в торговых центрах.

Шерри-Ли нанесла мне рану, боль от которой не проходила. К примеру, я до сих пор помню физические страдания, какие я испытал, когда зубодер в Марракеше без всякого наркоза удалял мой гнилой коренной.

Я не понимал, в чем тут дело. Шерри-Ли, конечно, к физической боли не имеет никакого отношения, но душевная боль порой не идет ни в какое сравнение с физической. Скорее всего, пришел я к выводу, мое влечение к Шерри-Ли вызвано ее недоступностью. Мы, как правило, ценим то, что достается с трудом!

Потерял я ее, укатила Шерри-Ли, затерялась в каменных джунглях Соединенных Штатов, и я никогда ее не увижу.

У ростовщика, первого, к кому я пожаловал, оказался наметанный глаз.

Он с ходу предложил мне по двести пятьдесят баксов за монету, хотя я просил за каждую по триста шестьдесят. Я, разумеется, согласился, смикитив, что в следующей лавке мне могут вообще указать на дверь.

Когда я ввалился в трейлер, Джин, думаю, обрадовался, но виду не подал. Он лежал на полу и просовывал компьютерный провод в зазор между кухонной стеной и шкафом.

– А это что за хрень? – кивнул он на огромный крафтовый пакет у меня в руках.

– Здесь пиво, – ответил я, грохнув пакет на пластиковый стол. – В багажнике текила, настоящий крепчайший ром и бутылка «Джека Дэниелса».

– А еды ты купил?

– Спрашиваешь! – растянул я губы в улыбке. – Картофельные чипсы – раз, шоколад – два плюс четыре лимона, полдюжины лаймов и упаковку льда. Пивка хочешь?

– Сколько ты выручил за крюгерранды? – спросил Джин, поднимаясь с пола и отряхивая зад своих отутюженных джинсов.

– Шестьсот пятьдесят, – ответил я таким тоном, будто подвиг совершил. – Я решил, что это событие надо достойно отметить, – добавил я, открывая банку «Бадвайзера».

Джин смотрел на меня с прищуром. Думаю, он пытался в уме разделить шестьсот пятьдесят на три, но эта сумма без остатка не делилась, а затем он, надо думать, решил, что я кое-что прикарманил. Он правильно решил. Какой уважающий себя начинающий барыга не поступил бы, как я?

– Ладно, – вздохнул он. – Слушай устав, регулирующий деятельность нашей фирмы.

Я допил первую банку, потянулся за второй.

– Давай излагай, – сказал я, рыгнув.

– В общем, рабочий день начинается в семь утра. В середине дня получасовой обеденный перерыв, а при этом ничего крепче кофе, а заканчиваем работу в зависимости от обстоятельств. Короче, по окончании работы тебе разрешается спиртное. Мне все равно, сколько ты выпьешь, лишь бы выпивка не сказывалась на твоей работоспособности на следующий день. Ясно?