Стриптиз - [4]

Шэд снова склонился над своим йогуртом.

– Иди-ка, взгляни. Все чисто и гладко – комар носа не подточит!

– Они могут посадить тебя за это, Шэд. Это называется – преднамеренная порча продукта.

– Это называется – у меня мозги что надо, – возразил Шэд. – И, к твоему сведению, я уже нашел адвоката, которому прямо не терпится заняться этим делом. А еще у меня в Палм-Бич есть доктор, который под присягой подтвердит, что я заполучил эту, как ее... тяжелую моральную и психическую травму, когда распечатал стаканчик и нашел этого чертова дохляка.

– Травму? – рассмеялась Эрин. – Да ты даже не знаешь, что это слово значит.

– Это значит, что я чуть не чокнулся. Глянь-ка. – Он поднял пинцетом фольгу. – Нигде не порвано. Чистая работа! Эти сукины дети не смогут сказать, что кто-то забрался в магазин и сунул его туда нарочно.

– Умный ты у нас, – усмехнулась Эрин, поправляя волосы перед зеркалом. Большинство ее товарок появлялись перед зрителями в париках, но Эрин чувствовала, что парик мешает ей, ограничивает свободу движений. Того и гляди свалится во время танца – хуже этого мало что может произойти на публике. Ну, разве что если прямо на сцене у тебя вдруг откроются месячные.

– Как там у меня внизу – не слишком наружу? – спросила она.

– Нет, детка, все, что надо, прикрыто.

– Спасибо. Ну, я пошла. Потом найду тебя.

– Иди, иди. И порадуйся за меня – я ведь скоро разбогатею.

– Э, я уже ничему не удивляюсь, – ответила она, в душе невольно завидуя оптимизму Шэда.

– Похоже на то, – продолжал он, – что по-настоящему крупные компании не любят связываться с судом по таким мелочам, как эта: ведь все попадет в газеты, и им же будет хуже. Они просто платят тебе по-тихому, и хорошие бабки. Так мне сказал адвокат.

– Этого парня зовут Киллиан. Третий столик. Если он появится, дай мне знать. – И Эрин наконец вышла. Шэд слышал, как простучали ее каблуки по лестнице, ведущей на сцену; затем последовал взрыв аплодисментов и выкриков, исполненных подогретого крепкими напитками энтузиазма.

Шэд еще раз внимательно осмотрел стаканчик с йогуртом. Тараканья лапа снова исчезла в голубовато-белых глубинах изысканного молочного продукта, и ничто не нарушало безукоризненной гладкости его поверхности. Классная работа, с гордостью подумал Шэд и, наложив фольгу на стаканчик, снова запечатал его, плотно обжимая фольгу вдоль краев кончиками большого и указательного пальцев. Теперь у него в руках вещественное доказательство! Бережно и осторожно он поднял стаканчик, отнес его в холодильник, где танцовщицы держали свои продукты, и поставил на вторую полку, между упаковкой из шести банок диетического «спрайта» и головкой сыра. Поверх этикетки «Йогурт деликейто» он прилепил крупными буквами выведенное предупреждение: «НЕ ЕСТЬ И ВООБЩЕ НЕ ТРОГАТЬ!» Однако, перечитав его пару раз, он счел его недостаточно категорическим, поэтому, нацарапав на клочке бумаги еще одно, прилепил его под первым: «Собственность Шэда».

Сочтя дело окончательно завершенным, Шэд направился в зал – взглянуть, не нужно ли задать кому-нибудь взбучку. Оказалось, нужно: лупоглазый торговец машинами «вольво», сидевший за восьмым столиком, как раз начал слишком уж доставать девушку, принесшую ему коктейль. Тычась пьяной физиономией в ее босые ноги, он норовил поймать губами (и хорошо еще, если только губами) ее пальцы. Безо всякого усилия Шэд выкинул его через заднюю дверь, после чего, выудив из холодильника бутылку пепси, занял позицию на одном из высоких стульев у стойки.

Около полуночи тощий малый в квадратных очках появился и уселся на привычном месте – за столиком номер три.

На сцене Эрин отплясывала так, что небу становилось жарко.

«Кое в чем ты не права, – подумал про себя Шэд. – Уж я-то вижу твои глаза, детка. Каждый вечер. И они у тебя зеленые, это уж точно».

Глава 2

Малкольм Б. Молдовски не слишком затруднял себя выбором выражений, в глаза охарактеризовав конгрессмена Соединенных Штатов Дэйва Дилбека как «дерьмоголового идиота с мандатом в кармане».

Дилбек, памятуя о влиянии, связях и возможностях Молдовски, безропотно проглотил это живописное определение, пробормотав только:

– Мне очень жаль, Малкольм...

Меряя шагами кабинет конгрессмена, Молдовски останавливал холодный, исполненный презрения взгляд на украшавших стены дипломах, табличках и прочих свидетельствах, напоминавших о тех или иных моментах долгой и отнюдь не головокружительной политической карьеры Дилбека.

– Ну и заварил ты кашу, – сказал он наконец. – Не знаю, удастся ли ее расхлебать.

Молдовски был мастером высочайшего класса по улаживанию различных щекотливых дел, хотя в его декларациях о доходах, регулярно представляемых в налоговую инспекцию, значился совсем иной род деятельности.

– Да нет, никаких проблем не будет, – возразил Дилбек. – Мы ведь убрались до появления полиции.

Малкольму Молдовски не повезло – можно сказать, крупно не повезло – в смысле роста, но он компенсировал недостающие футы и дюймы тем, что одевался, как член какой-нибудь королевской семьи, и щедро поливался дорогим одеколоном. Его потрясающий гардероб и всегда исходившие от него экзотические ароматы производили на окружающих такое впечатление, что запросто могли отвлечь внимание собеседника от того, что в этот момент говорил Молди. А между тем Молди никогда не тратил кислород на произнесение лишних или маловажных слов.