Стремнина - [7]

— Рановато вы нынче, Иван Викторович! — И увидел подрагивающие от волнения щеки старика, сразу заслезившиеся глаза. «Ах ты ж старый артист. Каково разыграл?» — Мысль мелькнула быстрая, удивленная и радостная. Помнят. Значит, желанным приходит сюда он нынче. Желанным.

— Ну здравствуй, здравствуй, старик… Живешь-то как, Степан Григорьевич? Здоровье как?

— А как здоровье? Вот последнюю недельку дорабатываю… Говорят, пора и честь знать… Дескать, глаза не те, ошибки стал делать. Тут один шутник заместо пропуска матюк на бумаге протянул, а я его и пропустил. Мне-то на пропуска чего глядеть? Я людей в лицо знаю. Новеньких только проверяю. Смеялись тут, я-то понимаю все, засиделся. Ну вот, говорят, с почетом в нынешнюю пятницу проводят. В клубе грозились… Хорошо, что вас дождался. Вчера дежурил, нынче отдыхать надо, да с Курковым сменялся. Чуял, что через нашу дверь пойдете, не через заводоуправление. Не ошибся.

— Рад, рад тебя видеть… Ну что, поговорим как-то, а?

— А что? Я завсегда. Коли что, позовите… Я тут недалеко живу. Телефон поставили. Ходить мне некуда, так что завсегда дома буду. Секретарше скажете, минутное дело.

Во дворе липы к небу взметнулись. Садил их на субботнике, вместе со всем заводоуправлением. Сколько ж лет тому назад это было? Лет десять, не меньше. Вон какие вымахали. Где-то тут и его деревцо. Выбрал тогда самое хилое. Думал: если везучий, если может что-то, так выкарабкается растение. Потом каждый раз приглядывался. У других листочки уже через две недели образовались, а его веточка стояла голая и несчастная. Потом был ливень, и однажды он увидел на тощем маленьком прутике ослепительно-яркий побег. И на душе стало легче, будто в этом маленьком деревце заключалось тогда все его счастье. А время было нелегкое, поставщики задержались с материалами и план был на волоске, уже и из министерства звонили, и обком тревожился. Повезло все ж тогда, выкарабкались. На честном слове и на одном крыле, как любят говорить летчики.

Вот механический. С него когда-то, лет тридцать назад, начинался завод. По сравнению с соседями выглядит совсем невзрачным. Именно здесь прошла первую закалку заводская гвардия. Бывшие токари, слесари, фрезеровщики ушли отсюда мастерами, а то и инженерами. Теперь во всем городе директора промышленных предприятий, в основном с «Тяжмаша». Альма-матер, питомник всех руководящих кадров областной промышленности.

Кто-то в дальнем углу громыхает железками. Рано пришел. Кто же это? Горит лампа у фрезерного. Незнакомый мужик, кудлатый, с мрачными, низко нависшими бровями. Поздоровался с ним. Ответил сдержанно, не прерывая работы. Ворошил ящики с болтами.

— Фронт работ? — Туранов подошел поближе.

— Выходит так.

— А не разговорчивый ты.

— А чего болтать?

— Ну-ну. Так с заработками как?

— С заработками хорошо, только поворачивайся.

— Значит, счастлив, доволен.

— Значит.

— Ну а что бы сделать хотелось? Что, считаешь, слабо?

— А у начальника цеха спросите.

— Ну, будь здоров.

Вот так встреча. Туранов чуть было не рассмеялся. Не признали спасителя. Еще позвонит сейчас этот дядя куда надо и сообщит, что по пустым цехам бродит какая-то личность и задает странные вопросы. Поделом тебе. А ведь еще и семи нет.

Через час он входил в свой кабинет. Ничего не изменилось, только прибавилось полированного дерева да за стеклом книжной полки зазолотились корешки книжек с громкими фамилиями. Да, Бутенко можно узнать даже по этому. Всегда стремился слыть просвещенным, думающим работником, чьи интересы простираются далеко за пределы стандартного директорского мышления. Оказался же никудышным директором, теперь Туранов мог сказать это с большей определенностью. Эстакады цехов захламлены, на участках много устаревших станков, плохо продуманы транспортные развязки. Электропроводка во многих местах в ужасном состоянии. О чем думали товарищи руководители, на что надеялись? Зато позади директорского кабинета оказался комфортабельный душ. Можно было б и подождать с этим делом, хотя, в общем, оно, безусловно, нужное и не лишнее в сложном директорском положении.

Вошла Клавдия Карповна, постаревшая, с сединой в прическе, но по-прежнему деловитая, и духи те же самые. Запах этот ассоциировался у Туранова со специфической обстановкой приемных. Всегда удивлялся: где секретарши приобретают эти духи? Жена, например, никогда в жизни их не использовала, не встречал он эти духи в ее арсенале.

— Мы очень рады, Иван Викторович… очень рады… — Клавдия Карповна держала в руках обычный в ее работе блокнотик. — Когда мы узнали, все были рады до невозможности…

— Ну, раз до невозможности… — развел руками Туранов. Расстегнул ворот рубашки, поудобнее устроился в кресле. — Начальники цехов и служб на месте?

— Да, Иван Викторович. Все ждут.

— Отлично. Часиков в десять мне чайку горячего, Клавдия Карповна.

Он посидел перед рычажками селектора, представив себе, что на местах сейчас настороженно ждут. Он уже просмотрел списки начальников цехов, увидел много знакомых фамилий, порадовался: не вся гвардия разбежалась при бутенковском администрировании. Какими они стали сейчас, эти люди, раньше крепко державшиеся на ногах. При Бутенко многим из них пришлось туго: откуда только взялось столько чванства в бывшем главном инженере? Говорят, держал их стоя перед своим столом. Время и обстоятельства меняют людей. Жалко, если в плохую сторону. Ну что ж, он на месте, он готов, пора начинать.