Стремнина - [27]

На охапке свежескошенной травы возле незавершенного стожка лежал человек. Метрах в ста от него, на бугорке, четко горбатился плетень усадьбы. Умиротворенное кудахтанье устраивающихся на насест кур доносилось сюда звонко и ясно, будто все это было рядом. Воздух густел, становился тяжелым и влажным.

Человек был далеко. Там было утро, роса на траве, скрип ветряка под порывами ветра. И девушка в цветастом платье с милой родинкой на щеке. «Настя… Вот где трава погуще, гляди… Зараз я ее… Свежая. Вот сено будет». Коса идет с легким посвистом, и силы в плечах довольно, и трава ложится с шорохом, будто покорно наклоняет голову. А рубаха ласково прикасается к напряженному телу, будто обнимает. Волосы Насти перехвачены косынкой и все ж густой темно-русой волной выбиваются на плечи, и глаза глядят на него ласково и зовуще. Иногда она отставляет в сторону грабли и пьет воду из желтого кувшина, стоящего под кустом шиповника. Жаворонок удивленно охает над лугом, и нельзя его разглядеть в вышине, потому что небо до краев заполнено солнцем; оно слепит глаза, и яркие разноцветные круги врываются в окружающий мир. Метрах в десяти косит Васька Ряднов, невысокий, щуплый, желтоглазый. Настя смеялась над ним: «Глаза у тебя не человечьи…» Пацан. Тюлька сопатая. Туда же, гляделки пялит, будто ровня ему, Андрею. И куда тебе, куда? Дорога-то заказана, забудь про то, чего не видать, забудь. Восторженный взгляд Ряднова даже веселил его: Настя принадлежит ему, Андрею, а Васька пускай утрется. Не по плечу ношу выбирает. Куда ему такую девку? Даже чужие, не хуторские ребята побаиваются тяжелых кулаков Андрея, а этот… Уже сговорено, что после службы в армии сыграют свадьбу.

А потом глаза Гуго… Автомат-кривулина на сутулых плечах и гадючьи глаза: «Ты есть бандит… Я буду тебя убивайт. Если один раз проходить мимо школа, я стреляйт прямо твой глупый голова». И сдавленный шепот Васьки: «Идешь или нет? Если не идешь, я сам его кончу». Тогда он увидел лицо Насти, она безотрывно глядела на него, и, может быть, поэтому он согласился… Пустое дело. Пришлось уходить с хутора, а Гуго проклятый злобствовал как прежде.

Все складывалось не так, как надо. Он ушел, а Васька остался. Они встретились позже, когда Ряднова и Худякова прислали с пополнением в их роту. Он был тогда уже опытным солдатом. Даже медаль на груди. А в те времена их не просто давали, медали.

Васька достал-таки Гуго. Сам получил осколок в грудь, но достал. И в тот же день с Андреем случилась беда. Рядом с домом, в нескольких километрах, на голубевском кладбище. Немцы сидели в окопах, и сержант Куприянов послал их двоих — его и Петрушина — обойти с фланга пулемет. Они готовились закидать его гранатами, но тут навалились трое. Еще сейчас в ушах Андрея стоит жуткий Володькин голос: «Гранату, Андрюха, гранату! Рви гранату!» Ему крутили руки двое. Третий навалился на Андрея. И эта минута решила его судьбу. Он умудрился ударить немца сапогом в грудь и выскочил из воронки. Сзади кричал Петрушин. Он мчался вниз, в ярок, петляя зайцем под автоматными очередями. Этот его бросок был чудом. Ни одна пуля не нашла. Уже потом он снова прокручивал как в медленном кино все происшедшее. Он отбил немца. Автомат лежал в стороне, дотянуться до него он не смог бы. Оставалось рвануть гранатой. Но это смерть всем. Ему, Петрушину, немцам. Петрушин погиб бы все равно. Немцы через полчаса полегли тоже, ни один не ушел. А он хотел жить. Что толку было в его гибели? Он, Андрей, не виноват, что именно на Володьку навалились двое. С этого мгновения Петрушин был обречен. И Андрей был обречен. После того как убежал из-под пуль, оставалось одно — домой. Трибунал мог вынести только один из двух приговоров: либо штрафная, либо расстрел. Штрафная — это то же самое, что расстрел, только немецкими пулями. А он хотел жить. Потом у него было много времени на обдумывание. На отцовском чердаке сидел годы. Еду носили ночами. Мать плакала, потому что в Голубевке была братская могила и его имя стояло на обелиске. Отцу приносили пенсию за него, и он мучился каждый раз, оставаясь перед стопкой рублей на столе. Может, эти муки и унесли его на тот свет раньше времени. А по хутору ходил Васька Ряднов в распахнутой шинели, с орденами на груди, председательствовал в колхозе, и его рябоватое лицо было уверенным и спокойным. Андрей еще прятался, когда сыграли Васькину свадьбу. И Настя стала его женой.

Андрей потерял осторожность. Стал ночами бродить по хутору. Все под одними и теми же окнами. Он не знал, как теперь жить. И когда однажды провели его по селу два милиционера, для него уже не было страха. Только больно резанул по сердцу мальчишеский крик за спиной: «Айда в клуб, там дезертира судить будут!»

С той поры вся его жизнь стала мучительным сравнением с жизнью Ряднова. Жил в дальних краях, поднял сына, а давний счет не давал покоя. И однажды вернулся в родные места. Вернулся, чтобы потерять сына. Опять виноват Васька. Нет, он ничего никому не говорил, не сбивал Толика. Просто он презирал Андрея. И Толик начал сам искать правду. Именно сын нашел мать Петрушина. Потом засуха семьдесят второго. Родион уговорил его на эту аферу с силосом. Они били с Валериком Ряднова. Андрей кинулся защищать старого врага, он понимал, что все грехи лягут на него. И опять Васька оказался победителем: успел сказать, что Андрей не виноват в его смерти. Даже здесь всем показывал свое благородство. После заключения начал искать Андрей сына, но радости это ему не принесло. Сын был чужим. Даже внука назвали проклятым именем Ряднова.