Стрелок - [3]

Из двери дома напротив на шум высунулась осоловелая небритая морда и стала заплывшими свиными глазками с интересом смотреть на бесплатное представление.

Бедный калека пробежал мимо Стрелка, засыпав его сапоги пылью, проковылял ещё несколько ярдов, запутался в собственных ногах и упал с отчаянным плачем. Он знал, что его ждёт. Глухо хлопнулся об землю бумажный пакет, и него посыпались кулёчки, свёрточки, пакетики, горсть затёртых центов и полуцентовиков.

Его преследователи, издавая вопли, как банда пьяных индейцев, ринулись к нему. Когда их предводитель поравнялся со Стрелком, то споткнулся об подставленную ногу и, получив тычок кулаком между лопатками для дополнительного ускорения, рухнул на землю. Остальные «охотники» в недоумении замедлили свой бег и остановились.

— Ты, чо делаешь?

К Стрелку косолапил, спотыкаясь и перебирая кривыми ногами, обладатель небритой морды. Объёмистый живот колыхался студнем под линялой потной рубашкой. Длинное новое топорище казалось прутиком в его ручище.

Стрелок выплюнул изжёванную соломинку и откинул полу сюртука, показав кобуру, из которой торчала рукоять кольта.

— Гавьядуин[1].

— Чо? Толстяк замер в удивлении.

— Ховди[2].

— Ты, чо с Алабамы?

— Штат Одинокой Звезды.

— А, чо ты встреваешь за этого недоноска, чернолюб?

— У нас, если хилого котёнка не утопили сразу, то потом заботятся до конца его жизни.

— Странные вы какие-то, «длиннорогие»[3]. И отхаркнулся плевком табачной жвачки, коричневым и длинным как болотная гадюка.

— А вы бестолковые. Парни из «Белой камелии»[4] ругаются, когда рабочую скотину понапрасну мучают.

Его собеседник выпучил глаза, постоял, пожевал ртом, обмозговывая для него что-то дикое и страшное, повозился разбитыми башмаками.

— Так я пойду?

— Да иди.

Толстяк ещё потоптался, развернулся и влепил развёрнутой ладонью оплеуху одному из загонщиков, стоящих у него за спиной.

— Домой, обалдуй.

Негритёнок так и лежал в пыли, тихо завывая и захлёбываясь слезами.

Стрелок подошёл к фигурке, скорчившейся рядом с завалившимся забором из горбыля.

— Давай вставай. Пойдём, провожу тебя.

Малец размазал слёзы по грязной обезьяньей рожице — А бить не станете?

Идти пришлось недалеко, каких-то полмили. Но Стрелку показалось, что шли они бесконечно долго. Он еле успевал за своим проводником. Холодный пот струйкой стекал по позвоночнику, ноги сводило судорогой, в голову казалось всунули громадный шершавый кирпич. Пакет, который он взял у мальчишки, норовил завалить в заросли полыни, подступавшей к дороге.

В ложбине стояло несколько домишек, сложенных из кривых бревен недомерков. Стены стояли на балках, опирающихся на валуны. Крыша из посеревших дощечек, сложенных как черепица. Из под хижины вылез шелудивый поросёнок, радостно хрюкнул и стал с остервенением чесаться о камни, тихо повизгивая от удовольствия.

На переднее крыльцо выкатилась пожилая негритянка, похожая на скопище сфер и шаров. Узловатые вены, как стебли обвивали кисти рук и уходили под манжеты старого шёлкового платья. Чтобы подогнать его до размеров хозяйки пришлось вшивать клинья и полосы материи другого цвета. Нижняя юбка пунцового цвета и край ещё одной белой выглядывали из под подола.

— Добрый день, мамми. Вот привёл твоего шалуна.

— Добрый день, масса. Люди зовут меня Матушка Луа. А, что натворил этот проказник?

— Да он сам расскажет.

Давясь и захлёбываясь рыданиями от вновь переживаемого ужаса, маленький рассказывал о случившимся.

Звуки куда-то уходили, растворяясь в сером зыбком тумане, заплескавшимся перед глазами. Ноги обмякли и уже не держали. Опрокинулось серое линялое небо и пришло долгожданная темнота.

Его куда волокли, пару раз уронив по дороге. Стало казать, что он видит себя со стороны, лежащим посреди комнаты с низким потолком, подпёртым тонким бревном. Матушка Луа, с сочащейся синеватым дымком сигарой во рту, насыпала из узелка земли по прямоугольнику, не став замыкать его у ног распростёртого тела. Вытряхнула последние щепотки и метнулась в угол, к стоящему там затёртому морскому сундуку. Откинула крышку и достала череп, слепленный из белой глины, Стрелок мог поклясться, что зубы были в нём настоящие, бутылку вместимостью не меньше галлона, в которой в жидкости плескалась стайка мелких красных перчиков.

— Аннейблинда! Давай помогай.

Тощая лысая старуха, больше похожая на высохшее дерево, стала зажигать и лепить на полу, на очаге, на стенах свечи, свечонки, огарки сальные и восковые.

— Харви, позови Кишу.

Мальчишка проковылял к двери и вышел. Спустя мгновение он уже стоял на пороге с чёрным петухом, крепко сжимая его в руках, сзади его подталкивала пухлая молодуха.

Луа отхлебнула прямо из горлышка янтарной настойки, захлебнувшись в кашле, и стала разбрызгивать её на столб, на тело Стрелка и по углам хибары. Налила её в мятую жестяную кружку.

Харви подал Матушке задёргавшегося петуха. В мгновение тот повис, схваченный за ноги, мелькнуло лезвие тесака, сделанного из обломка абордажной сабли, и голова страдальца упала на пол, глаза, полуприкрытые плёнками век, видели, как его кровью окропили пол, тело под столбом и сам столб, остатки сцедили в кружку с перцовкой и залили в рот Стрелку.