Стрельцы у трона. Русь на переломе - [63]
Знакомые, друзья собирались по пути кучками, переглядывались, обменивались негромко короткими словечками, опасаясь здесь дать волю языку.
Зрительный зал сразу опустел.
Петр Толстой, словно поджидавший Куракина, который степенно и довольно медленно двигался за толпой, сказал ему негромко:
— Сбирался я отсель к боярину Хитрому, к Богдану Сергееву… Не пожелаешь ли по пути, князенька? Чаю, он рад будет такому гостю.
— К Хитрому… Пошто?.. На ночь глядя. Чай, спит давно боярин…
— Верь, не спит. Так я и обещалси заглянуть после феатра, навестить старика, коли что новое, поведать бы ему… А тут…
— Н-да… чудны дела Твои, Господи… Дай, Боже, здоровья царю… А что ты думаешь: и впрямь, загляну с тобой к боярину Богдану, коли не спит, говоришь…
Оба они сели в широкие сани Куракина, свою челядь Толстой послал домой и повез дядьку царевича Федора, к боярину Богдану Хитрово: поделиться важными вестями, а может быть, и еще для каких-нибудь дел и тайных целей…
Десять дней тревога и печаль черной тучей повисла над кремлевским дворцом и теремами царскими.
Что ни день, то хуже Алексею. Обмороки, припадки удушья — все чаще и чаще.
Тает больной, как воск. Широкий костяк так и проступает из-под кожи, обтянувшей лицо и тело царя.
Кроме царских лекарей, Костериуса и Стефана фон Гадена, собраны к постели его все лучшие доктора Москвы, какие и в Немецкой слободе живут, и у бояр у некоторых, и при послах иноземных.
Долго совещались ученые доктора. Потом, покачивая печально головой, лекарь Иоганн Гутменч от имени всех остальных заявил Кириллу Нарышкину и Матвееву:
— Ко всему надо быть готовым. Если што требуется по царству еще распорядить, лучче пускай бы исполнил то ево царское величество. А и святова причастия принята — благое самое время есть… Долго таил недуг свой царь. Еще ранней спасти бы мочно… А теперь…
Лекарь не досказал…
Это было 28 января 1676 года.
В тот же день патриарх исповедал и приобщил Алексея, который ничуть не удивился предложению Натальи совершить это таинство.
— Силы, здоровья прибудет тебе, свет Алешенька, коли примешь святых даров…
— Да… Ладно же… Нешто я против… сам хотел… Видно, уж скоро…
— И, государь, не думай, не тужи, не кручинь себя. Годы твои еще не старые… Всяку хворь одолеешь, — глотая слезы, стараясь улыбкой ободрить мужа, уверяла царица. Но сердце не выдержало. Под предлогом, что надо к детям, она поспешила уйти и в соседнем покое вся забилась в потрясающем, беззвучном рыданье.
Кончилась исповедь, причастили Алексея.
— Матвеева мне… А ранней — Григория Ромодановского… Легше мне… Пока есть силы — надобно приказ отдать… Скорее…
Явился Ромодановский.
Царь, выслав из опочивальни всех окружающих, заговорил:
— Слышь, князь, вера у меня к тебе великая. Служил ты мне по правде, пока я жив был. И по смерти — послужи. Обещаешь ли?
— Не раз я тебе, государю, обет давал… И ныне снова, коли волишь, — перед святым Крестом, перед ликом Божиим поклянуся: што повелишь, исполню. Хоша бы и смерть принять за то довелося…
— Нет… Зачем помирать… Ты — вон какой крепчак… Живи… Жить тебе надо… А я, вот… видишь, брате, помираю… Оно бы и не пора самая… Да, видно, воля Божия… Ох, тяжко и говорить то.
— Передохни малость… Не труди себя так… Потише толкуй… Я разберу…
— Да, и разборка невелика… Есть тамо у тебя казна моя царская… Не раз, как в поход собирался… Жив вернусь, нет ли — чаялось… Вот я…
— Так, государь… Давал мне хоронить и казну твою, и рухлядь хорошую, меха, парчи, ткани… Все цело… Не мало собралося… Сохранно лежит…
— В приказе Тайном… в том покое, что я тебе показал, за дверьми за железными… Ну, ладно… А — нихто не знает?.. не проведали?..
— Кому знать, государь… Без глазу чужова все туды сношено. А заглядывать никому не мочно. Приказ даден… Словно бы там граматы особливо тайные государские ваши положены… И смертью покарать обещано, хто попытается… Не бойсь, государь. Поправляйся скорее. Все тобе сохранно сдам…
— Э-хе… Какая уж поправка… Не мне ты сдашь… Царю новому… И то — не сразу, гляди. Слышь, брате, не надумал еще я… Буду Господа молить, наставил бы меня: ково из сыновей благословить на царство…
— Да, нешто Федор… Ево же, государь, вот год второй идет, и объявлял ты боярам, духовным властям и народу… Али…
— Што ж, што объявлял. Что в летах он совершенных есть. Так это от нево и не отымется. А царем на Руси, мы, государи, умираючи, — вольны, ково Бог нам укажет, постановить, хоша бы и не старшова… Бывали случаи… Да, ты стой… молчи… Не сдужаю много… Слышь, тута, в опочивальне — ларцы стоят… да три укладки невелички… По-прежнему потайно, в ночи, што ли, — снеси туды, где и другое все… И закрой по-прежнему… И заклянись не говорить, не давать ту казну, хоша бы царь али кто иной пытали тебя о ней… Молод Федор… Жадны бояре сильные… И родня вся женина, Марьи Ильинишны, покойницы. Сколь много им ни дай — все расхитят… А придет час недоли… Беда пристигнет, война ли, мор ли, али иное Божье попущение, што казна пуста стоять будет, земля оскудеет… Ох, тяжко и слово сказать… Пожди… — И, тяжело дыша, Алексей помолчал немного, потом снова заговорил: — Вот в те поры — и откроешь царю про клады про наши… А, храни Бог, тебя пристигнет час воли Божией — перед кончиной сыну своему поведай… Тоже под клятвой… да со креста целованием… да…
В книгу вошли три романа об эпохе царствования Ивана IV и его сына Фёдора Иоанновича — последних из Рюриковичей, о начавшейся борьбе за право наследования российского престола. Первому периоду правления Ивана Грозного, завершившемуся взятием Казани, посвящён роман «Третий Рим», В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличскою, сбережённого, по версии автора, от рук наёмных убийц Бориса Годунова. Историю смены династий на российском троне, воцарение Романовых, предшествующие смуту и польскую интервенцию воссоздаёт ромам «Во дни Смуты».
Исторические романы Льва Жданова (1864 – 1951) – популярные до революции и еще недавно неизвестные нам – снова завоевали читателя своим остросюжетным, сложным психологическим повествованием о жизни России от Ивана IV до Николая II. Русские государи предстают в них живыми людьми, страдающими, любящими, испытывающими боль разочарования. События романов «Под властью фаворита» и «В сетях интриги» отстоят по времени на полвека: в одном изображен узел хитросплетений вокруг «двух Анн», в другом – более утонченные игры двора юного цесаревича Александра Павловича, – но едины по сути – не монарх правит подданными, а лукавое и алчное окружение правит и монархом, и его любовью, и – страной.
Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков. Роман-хроника «Последний фаворит» посвящен последним годам правления русской императрицы Екатерины II. После смерти светлейшего князя Потёмкина, её верного помощника во всех делах, государыне нужен был надёжный и умный человек, всегда находящийся рядом. Таким поверенным, по её мнению, мог стать ее фаворит Платон Зубов.
Преобразование патриархальной России в европейскую державу связано с реформами Петра I. Это был человек Железной Воли и неиссякаемой энергии, глубоко сознававший необходимость экономических, военных, государственных, культурных преобразований. Будучи убеждённым сторонником абсолютизма, он не останавливался ни перед чем в достижении цели. Пётр вёл страну к новой Жизни, преодолевая её вековую отсталость и сопротивление врагов.
«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».А. С.
Среди исторических романистов начала XIX века не было имени популярней, чем Лев Жданов (1864 — 1951). Большинство его книг посвящено малоизвестным страницам истории России. В шеститомное собрание сочинений писателя вошли его лучшие исторические романы — хроники и повести. Почти все не издавались более восьмидесяти лет. В шестой том вошли романы — хроники ` Осажденная Варшава` и `Сгибла Польша! (Finis Poloniae!)`.
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.
Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.