Стрела над океаном - [24]
«Вышли с заставы в 9.15. Шли по морозцу пограничным шагом…»
В поход с начальником пошли сержант и двое рядовых.
В пути встретились с охотниками-алеутами. Некоторое время шли вместе. Вместе настреляли куропаток. В «ухо-же» (промысловый домик, в нем обогреваются и ночуют охотники) сварили из куропаток наваристый суп. Охотники поели, ушли. Пограничники заночевали. Все хорошо — полный порядок.
Ночью подул северный ветер. Пошел дождь, потом мокрый снег, затем — крупа. Ветер был такой, что валил людей. Приходилось цепляться за скалы крючьями. Где-то внизу, под ногами, бесновался океан.
Пограничники продолжали свой путь.
Карабкались по скалам. Спускались по крутым осыпям к берегу. На лайдах — отмелях, защищенных скалами, — ветер дул не так сильно. Здесь можно было отдышаться. Но берегом долго не пройдешь: то и дело путь преграждали «непропуски» — места, где океан вплотную подходит к круто обрывающимся скалам. На прибрежных камнях видели стада котиков, огромных сивучей. Застрелили одного сивуча. В попутном «ухоже» жарили сивучью печень. Продукты-то кончились: поход длился неделю.
И тут же запись: «Нужно брать с собою бритву, все небритые — нехорошо…»
Непогода разбушевалась вовсю. Ни разу еще пограничники не видели такого высокого прилива, такой бешеной ярости океана. Ветер все усиливался. И как ни крепились люди — стали сдавать. Уж кажется не так и далеко до заставы, а идти нет сил. Да и ветер валит с ног. Все связались веревкой. Видимости никакой: в крутящемся снежном буране не поймешь, где земля, где небо. Рядовой сорвался с обрыва. Если бы не связались веревкой — пропал бы. Дали сигнал: выстрел из автомата. Услышали. Всех спасли. Оказывается, были совсем рядом с заставой.
Вот, собственно, и все. Страничка из будней погранзаставы…
Читал я эту тетрадку вечером в красном уголке. Топилась круглая печка — было холодновато. На дворе — сильный ветер, морось, туман. Самое время сидеть возле теплой печки!..
И все время за окном что-то тоненько, тоскливо позванивало. Дзинь!.. Пауза. Дзинь, дзинь!.. Снова пауза.
Я вышел на крыльцо. Сразу охватила сырая, пронизывающая мгла (а днем было тихо, тепло!). Вот оно что: позванивают, стукаясь одно о другое, гимнастические кольца, раскачиваемые ветром. Дзинь!..
И вдруг в темное, клубящееся небо взвилась ракета. Она трудно прочертила тусклую линию и тотчас растаяла, исчезла, словно в воду нырнула. Стало неспокойно на душе.
Что случилось?
Оказывается, солдат, сменившийся на посту где-то в сопках, не так уж и далеко от заставы, не вернулся. Туман — легко сбиться с тропы. Ищут его, сигналят.
Вот и живая иллюстрация к только что прочитанному! И это летом. А зимой?..
Солдата, конечно, нашли. И верно: он сбился в тумане с тропы. Шагнул в сторону — и тропа пропала. Решил выйти к берегу — сориентироваться по огням шхуны, стоящей на рейде. Долго шел на шум прибоя. Стемнело. Шхуны в тумане не видно. С трудом спустился по скалам к океану. Пытался пробраться по низу, берегом, не раз переплывал «непропуски». Вымок, продрог, измучился.
Утром он сладко спал, свернувшись калачиком под армейским одеялом. У него было совсем мальчишеское, круглое, розовое, блаженное лицо…
Он вдруг появился в Петропавловске. Появился в тот момент, когда машина, отвозившая нас к пирсу, тронулась.
Он взмахнул тощим рыжим портфелем — остановил машину.
Майор-пограничник, сидевший рядом с шофером, молча просмотрел его документы. Молча оглядел его самого. С ног до головы.
На корреспонденте серенький пиджачок, светлые брючки, голубая шелковая рубашка, кепочка. На ногах — сандалеты цвета кофе с молоком. Через руку перекинут белый пыльник. В другой руке — портфель.
Сандалеты особенно поразили майора — он дольше всего задержал на них взгляд.
— Куда же это вы собрались… так, товарищ корреспондент?..
— Куда? С вами! Я еду с вами — куда вы, туда и я. А вот собраться я действительно не успел. Не успел заскочить домой. Сорок минут назад узнал о вашем маршруте. И — прямо сюда. Схватил вот портфель, плащ…
— Это не плащ, а пыльник. Как говорится, «промокаемое не пальто»… И потом — сандалеты! — Майор еще раз посмотрел на ноги корреспондента. — Вы бывали на островах?
— Нет, в первый раз туда! — Лицо корреспондента озарилось счастливой улыбкой. — В том-то и дело, что не бывал! Везде на Камчатке побывал, а вот на островах не был. Это так удачно, что вы идете туда!..
— Н-ну… садитесь.
Худо было в океане этому далеко не молодому, не такому уж крепкому и здоровому человеку — корреспонденту ТАСС.
Вышел наш кораблик из бухты. Дунул ему в лоб океанский ветер. Пошли одна за другой волны. Худо стало корреспонденту: качки он не переносил. Тут уж ничего не поделаешь! Это ведь не позор, а несчастье. Все дело в каких-то «полукружных каналах» внутреннего уха.
До поздней ночи торчал он на ветру, на палубе, плясавшей под ногами, кренившейся под разными углами.
Он укрылся от людских глаз в закуточке — возле затянутого тугим брезентом спасательного вельбота. Там он кланялся Посейдону, приносил ему тяжелые жертвы.
Он не ел, не спал. И уж, конечно, отчаянно мерз в пыльнике и сандалетах. Боцман дал ему старенький бушлат, из-под которого полы пыльника торчали, как юбочка. Но и в бушлате холодно на океанском ветру. Горько-соленые брызги били ему в лицо.
