Стрела над океаном - [22]
О том, как это важно, как это поднимает человека, Валя знает по своему опыту: у нее-то ведь тоже не все и не всегда шло гладко, порой тоже опускались руки. Статья не осталась «гласом вопиющего в пустыне». Молодежь горячо обсуждала ее.
Задумала Валя написать еще одну статью, на сей раз направленную против «стиляг». Стиляги здесь, на Командорах?!
— А чем мы хуже других, — смеется Валя. — Посмотрели бы вы на нашего Генку, шофера зверокомбината!.. Хороший парень, золотые руки, и как только эта зараза прилипла к нему?..
На деревянном крылечке стоит высокая светловолосая женщина в синем рабочем халатике — Александра Павловна, заведующая библиотекой.
С ласковой укоризной она смотрит на двух крошечных девчушек алеуток. Они стоят двумя ступеньками ниже, опустив черные свои головки. Старшая держит за руку младшенькую.
— Ну, как же так, дружочек, — ведь мы же уговорились с тобой: прежде чем идти в библиотеку за новой книжкой, нужно привести себя в порядок. Нужно причесаться и обязательно вымыть руки. Ведь это ж праздник — получить новую красивую книжку! Посмотри, какие у тебя руки! Что ты делала? В огороде копалась? Мама-то на работе? Значит, ты за хозяйку? Понятно. Ну идите сюда, я вас причешу. А руки подите вымойте. Уговор дороже денег!..
Девчушки бегут мыть руки. Александра Павловна, улыбаясь, смотрит им вслед.
— Ребятишки — самые горячие, но и самые требовательные читатели!
Она огорчена, что не может показать библиотеку в «полном блеске»: идет ремонт, ставят новые стеллажи. Книги — их свыше восьми тысяч — грудами громоздятся на полу, на старых полках.
— Читают у нас много, особенно зимой! — Александра Павловна проводит рукой по ящику с читательскими формулярами, словно ласкает его. — В день в библиотеке бывает до сорока человек. Сейчас больше двухсот читателей, из них шестьдесят алеутов…
Тут в библиотеку входит молодой паренек с круглым задорным лицом, в замасленном комбинезоне, в кепочке набекрень. Здоровается. Под внимательным взглядом Александры Павловны снимает кепку.
— Как насчет шпиончиков, Александра Павловна? — спрашивает он, с подчеркнутой развязностью наваливаясь грудью на барьер.
— Замучил ты меня шпионами!.. Ты же знаешь «И один в поле воин» читает Дмитрий Николаич…
— Такую книжицу пять дней мусолит!.. Да я за одну ночь: чик — и готово!
— И потом, Гена, почему же все-таки только о шпионах?
Гена? Ага, это и есть тот самый Гена — местный «стиляга». Сейчас, правда, в нем нет ничего «стиляжьего». Парень как парень, в рабочем комбинезоне. Вот разве только постричься бы ему не мешало — прическа у него «тарзанья».
— Я приготовила тебе хорошую книгу. Вот посмотри — Гюго…
— «Отверженные»?.. Это про что же? Наверно, про любовь, если отверженные…
— «Отверженные», — поправляет Александра Павловна.
— И, кстати сказать, — вставляю я, — о бандитах, беглых каторжниках и знаменитом сыщике Жавере…
Гена бросает на меня быстрый оценивающий взгляд.
— Больно здорова, кило два потянет! — говорит он, однако книгу берет.
— Хороший парень, — вздыхает Александра Павловна, когда за Геной захлопывается дверь. — Хочется приохотить его к настоящим, хорошим книгам. Ведь все это в нем показное, напускное…
Пора бы уж, кажется, привыкнуть, но невольно испытываешь радостное волнение каждый раз, когда видишь Шекспира и Гёте, Дж. Бернала и Ромена Роллана, Толстого и Горького на полках библиотек в далеких уголках нашей большой земли.
И вот что замечательно: попали эти книги сюда не по случайному капризу разверстки Книготорга. Нет, на них здесь есть спрос. На острове живут люди, которым эти книги нужны.
Длинными зимними вечерами под вой пурги, иногда при свете свечи (электричество здесь выключают в полночь), кто-то, — может быть, та же Валя-«худрук», или молодой врач, или зверовод Елена Ивановна, или учитель Эрик, или кто-то еще: охотники, рабочие, доярки, кого я не знаю, — читает Пушкина, Толстого, Шекспира, Горького…
Хочется везде побывать, все посмотреть. Ведь, может быть, никогда больше не попадешь сюда. Вот и бегаешь целый день: то на пирс, где идет разгрузка шхуны, то на звероферму, то на МТФ, то в Дом культуры, то к памятнику Ленину — посмотреть, принялись ли единственные четыре березки, высаженные на острове (похоже, не принялись!..). То в один дом постучишься, то в другой: хочется повидать людей.
Или вдруг неудержимо потянет — хоть на часок! — пойти вверх по течению тихой речушки Гаваньской туда, где стоит деревянный мост через нее. Так хорошо стоять на этом мосту, на ветру, слушать журчание реки возле свай…
Честно-то говоря, не просто стоять, а с капроновой леской, обмотанной вокруг пальца, за другой конец которой, — с крючком, с наживкой, — скрытый в мутной речной воде, почти тотчас начинает дергать камбала…
К концу дня так набегаешься, что и ног под собой не чуешь. Так наговоришься, что хочется помолчать. И как же это славно посидеть в одиночестве в сумерках в домике редакции «Алеутской звезды»! Просто так посидеть — подумать, полистать свою записную книжку, каждый день пополняющуюся новыми записями.
В довольно большой, просторной комнате все привычное: столы, заваленные газетами, журналами, гранками; пишущие машинки, утихомирившиеся до утра под клеенчатыми накидками; поблескивающий полированными стенками большой приемник.
