Стражи последнего неба - [9]

Составитель анналов (летописец) Пруденций [Proudencio], придворный священник императора Людовика».

Вот такая цитата.

Как отмечали солидные ученые, само Известие-839, содержащееся во вполне достоверном источнике, не вызывает сомнений. Императорский двор середины IX века в небольшом германском городке Ингельгейме был, по всей вероятности, невелик, и летописец (анналист, хронолог) Пруденций явно видел послов государства Рос собственными глазами. Главное же значение известия Вертинских анналов в том, что оно дает наиболее ранние сведения о существовании Рос, указывает первую точную дату (839 год) в истории этого государства и позволяет установить его географическое местоположение на картах Восточной Европы.

Но Шлиман в поисках Москвы копал глубже и… великолепно ошибся!

Не будем описывать весь ход его остроумных рассуждений, для Шлимана особый интерес представляла психологическая подоплека бертинского известия. То, что государство Рос располагалось где-то посередине великого пути из «варягов в греки», младенцу понятно — ни севернее, ни восточнее, ни южнее располагаться оно никак не могло (север и восток были слишком далеки от геополитических интересов Византии того времени, чтобы с такой помпой принимать тамошних послов, да еще втягивать в эту помпу германского императора; а на юге ближайшие соседи Византии хорошо известны — турки, булгары, хазарский каганат).

Далее.

Титул царя росов, «хакан», нисколько не происходит от хазарского титула «каган», решил Мишель, а, безусловно, от древнеросского «пахан» — просто летописец Пруденций на слух ошибся. Тот же Пруденций не только воочию видел весьма «оригинальных» [original] послов Рос, но и общался с ними — более того, красивый и четкий каллиграфический почерк Вертинских анналов (за что, собственно, и держали Пруденция в должности летописца) именно в этом небольшом известии, написанном в тепленькое утро 19 мая 839 года сразу после официального приема послов Рос, превращается в курицелапую похмельную борозду с кляксами — можно лишь представить, с какого великого бодуна записывал это известие каллиграф Пруденций! Что он там накарякал?.. Ни черта не понять — не только почерк, но и обычно ясный, точный и лаконичный стиль Вертинских анналов именно в этом известии превращается в косноязычное мычанье с обилием исправлений, пояснений и местоимений «их, тех, это, того, это самое, как его…».

Можно лишь представить первое появление росов в Европе, вспомнив попойку Шлимана в Шведской королевской академии: глубокая ингельгеймская ночь, пир в императорском дворце в честь прибытия послов, Людовик Благочестивый уже под столом, летописец Пруденций лыка не вяжет и несет всякий вздор; двое росов (швед, он хоть и Рюрик, но уже перешел в росскую веру) глушат все подряд и уже начинают выяснять между собой отношения:

— Ты кто такой?

— А ты кто такой?

В самом деле: кто же они такие? Почему поначалу приняты германским императором за норманнских шпионов, а потом вдруг сделались лепшими друзьями?

Дело в том, что один из них, переводчик, — безусловно, швед (варяг, скандинав, норманн, чудь, «искатель счастья и чинов, заброшен к нам по воле рока»), а второй (вот она, первая достоверно зафиксированная летописцем Пруденцием росская историческая фигура!) — а второй, собственно, и есть коренной рос, Великий Посол новой державы. Но германский император не разбирается в национальных тонкостях, для него все шведы, что китайцы, на одно лицо, императору подозрительна путаница самоназваний — почему эти чудные шведские викинги из скандинавских норманнов называются Рос? Они сами так себя называют или кто их так называет?.. Странно: почему не пошли из Византии домой, в какую-то свою Москву [Mousikowius], которую так любят и называют раем земным, а обходят ее стороной, делая крюк через пол-Европы? Где имение и где наводнение, где Москва и где Ингельгейм!.. Первая мысль при встрече: «Шпионы!» Первая мысль на следующее утро: «Рассолу!» В свою очередь, росский Посол, естественно, ни бельмеса не смыслит ни в греческом, ни в немецком, ни в международной латыни (только и вызубрил по-английски: па Rusi veselie piti), он впервые выехал за рубеж, весь политес за него решает швед, но и норманн не тянет уже, кишка слаба у викинга, спит скандинав, уронив голову в серебряное блюдо из императорского сервиза.

«Чудик ты… рюрик ты… — пьяно бормочет Посол, но в блюдо еще не падает, посольскую марку держит. — Что росу польза, то немцу смерть».

Остается лишь предположить, что московский Пахан, снабдив Посла инструкциями и подарками для Теофила и сунув кулак под нос: «Гляди мне!», отправил его в Византию прощупать «что там да как с проливами» еще в конце апреля или в начале мая прошлого (838) года, когда вскрылся ото льда Борисфен-Славутич, и можно лишь представить, как московский Посол с переводчиком и с телохранителями, медленно плывя вниз по течению из варягов в греки («среди племен варварских и бесчеловечных»), останавливаясь буквально у каждого столба на греко-варяжском пути и в каждом жидовском трактире, в жутких пьянках с драками и христосованьем присоединяя к Роси деревлян, берендеев, кривичей, вятичей и берковичей, обещая им рай земной в объятьях Москвы и подминая под себя каких-то совсем еще диких абреков, чучмеков, половцев, печенегов и архаровцев, добрались наконец вдвоем (телохранители, конечно, спились по дороге) к началу зимы до Константинополя — полупьяные, оборванные, без посольских грамот и без паханских личных подарков императору Теофилу, но первым делом с наглостью неимоверной прибив гвоздями свой щит на вратах Цареграда (то есть тут же по-наглому переименовали чужую столицу — мол, так и было!), покорили императора Теофила своими честными голубыми глазами, естественным младенческим поведением и полной неспособностью вспомнить, откуда они пришли.