Стражи - [41]

— Если захочешь сорваться с цепи, ты знаешь, кому позвонить.

— Конечно.

— Так как, Джек, хочешь знать, чем я занимаюсь?

— Если хочешь, скажи.

Можете усмехнуться так, чтобы это было слышно? Мне удалось.

Он сказал:

— Парень, я пишу картины, вот чем я занимаюсь.

— Прекрасно.

— Ладно, Джек, не пропадай.

Щелчок.

~ ~ ~

РЕЗУЛЬТАТЫ ВСКРЫТИЯ

Тело белого мужчины

Слегка за пятьдесят

Татуировка на правом плече: фигура ангела

Упитанный

Вес: 180 фунтов

Рост: 6 футов 2 дюйма

Причина смерти: тоска

~ ~ ~

Я подумал, что именно так и будет. Я прямо видел свое дряблое белое тело на металлическом столе.

Даже слышал сухой, равнодушный голос патологоанатома.

Вот какие мысли приходили мне в голову.

Пора уходить.

~ ~ ~

У меня еще оставалось порядочно денег. Пошел в бюро путешествий. Женщина средних лет, на груди которой висела бирка с именем — Джоан, — сказала:

— Я вас знаю.

— В самом деле?

— Вы ухаживали за Энн Хендерсон.

— Вот именно, ухаживал, в прошедшем времени.

Она поцокала языком. Странный звук. И сказала:

— Эх вы!.. Она замечательная девушка.

— Слушайте, давайте поговорим о путешествиях.

Ей это не понравилось.

— Извините. Чем могу помочь?

— Билет в Лондон.

— На какое число?

— Дней через десять.

— Обратный билет будет стоить… сейчас посмотрю.

— Джоан… послушайте… Мне билет только туда.

Она резко подняла голову:

— Вы не собираетесь возвращаться?

Я сухо ей улыбнулся.

— Как знаете, — сказала она.

Через несколько минут билет был готов. Я спросил:

— Наличные принимаете?

Она принимала, правда неохотно.

Уходя, я сказал:

— Я буду по вас скучать, Джоан.

Когда я переходил через площадь, мне показалось, что у фонтана стоит Пэдриг. Я увидел его отчетливо. Подумал: «Это у меня от трезвости крыша поехала?»

Пошел к «Нестору». Часовой оказался на месте, причем был словоохотлив.

— Я читал про тебя в газетах.

— Это было сто лет назад.

Бармен улыбнулся. Я уже знал, что его зовут Джефф. Но ничего больше мне о нем узнать не удалось, хотя я заходил в паб каждый день. Я прикинул, что он где-то моего возраста. Его окружала та же аура изумления и потрепанности жизнью. Я решил, что именно это нас так быстро сблизило.

Я сел на свой жесткий стул, он принес мне кофе и спросил:

— Ничего, если я с тобой посижу?

Я удивился. Наши отношения до сих пор основывались на том, что мы дружески избегали друг друга. Я ответил:

— Конечно.

— Как бета-блокаторы?

— Не пью.

Он кивнул, что-то взвесил в уме и спросил:

— Хочешь, чтобы я сказал тебе правду, или мне продолжать тебе подыгрывать?

— Что?

— Это цитата из Тома Уэйтса.

— Тоже не чурался стакана.

Он провел пальцами по волосам и сказал:

— Я редко схожусь с людьми. Я уже привык. Меня бросила жена, заявила, что я слишком самодостаточный.

Я понятия не имел, куда приведет этот разговор. Но я ирландец, я знаю, как это бывает. Словесный обмен. Ты рассказываешь что-то про себя, в ответ получаешь откровение. Так шаг за шагом. И в результате возникает дружба… Или не возникает.

Разговорное кружево.

Начал я:

— Мне с друзьями не слишком везло. Двух своих лучших друзей я недавно похоронил. Не знаю, что они от меня получили, кроме дешевых венков на могилы. Да еще пары теплых носков.

Он кивнул:

— Пойду принесу кофе. — Когда он вернулся и подкрепился кофеином, то сказал: — Я немного про тебя знаю. Не то чтобы расспрашивал. Но я ведь бармен, много приходится слышать. Я знаю, ты помог разобраться с этим делом о самоубийствах. Что ты был легавым. Поговаривают, ты мужик крутой.

Я печально рассмеялся, и он продолжил:

— А я… работал когда-то в рок-группе. Когда-нибудь слышал про «Металл»?

— «Тяжелый металл»?

— И это тоже, но наша группа называлась «Металл». В конце семидесятых мы были очень популярны в Германии. Именно так мне удалось купить это заведение.

— Ты все еще играешь?

— Господи, нет. Я и тогда не играл. Писал тексты песен. И должен тебе сказать, головой можно биться и без поэзии. А у меня две страсти — поэзия и мотоциклы.

— Думается, в этом есть своя логика.

— Не просто мотоциклы. Только «харлей». Мой — с мягким задом, сделан на заказ.

Я кивнул, как будто что-то понял. На самом деле не имел понятия, о чем он говорит.

Он продолжил:

— Беда в том, для них жутко трудно доставать запасные части. И как все, что чистых кровей, он постоянно ломается.

Если я и дальше буду так энергично кивать, это превратится в привычку.

Он встал. Честно говоря, я завидовал ему. Мне тоже хотелось бы иметь какую-нибудь страсть. Он сказал:

— Насчет поэзии. Она-то не ломается. Наверху у меня есть гиганты поэзии… знаешь кто?

Какого черта?! Вряд ли я тут опозорюсь. Я сказал:

          Йитс,

          Вордсворт.

Он покачал головой:

          Рильке,

          Лоуэлл,

          Бодлер,

          Макнис.

Потом посмотрел прямо на меня:

— Во всем этом есть смысл, и, видит Бог, я сумел до него докопаться. — Он протянул мне пачку бумаг: — Среди нас есть поэты. Эти стихи написаны жителями этого города, Голуэя. Например, Фред Джонсон… Короче, я подумал, они помогут тебе пережить смерть твоих друзей.

— Большое спасибо.

— Не читай их сейчас. Выбери спокойную минутку, увидишь, как легко будет читаться. — И он ушел, вернулся к своим барменским делам.

Часовой сообщил:

— Я читал про тебя в газете.