Страж вишен - [7]

«Стоп, – сказал себе полковник. – Вот и вышел козырной туз». Согласно данным негласной агентуры Казарьянца, Огородникова состояла с Климовичем в интимной связи – правда, недолго. Всю их романтику разрушила загадочная смерть Вячеслава Сергеевича, последовавшая, исходя из официальной версии, на даче замгубернатора вследствие сердечного приступа. Пристальное внимание к этому факту контора, где служил Леон Ованесович, проявила после того, как на следующий день загадочно исчез лечащий врач Климовича. Супруга врача обратилась, как и положено, в милицию, но поиски успехом не увенчались. Справки, наведенные по этому делу, привели чекистов к выводу, что причина смерти влиятельного чиновника – вовсе не во внезапном отказе работы его жизненно важного органа. Всё было кем-то тщательно подстроено. Оставалось выяснить – кем и по какой причине. Прямых улик не было, и получить их представлялось затруднительным – дальние родственники Климовича, приехавшие откуда-то из Сибири, настояли на кремации, а все личные бумаги покойного, по их словам, в спешном порядке изъяли люди, представившиеся сотрудниками Службы безопасности Президента. Последнее обстоятельство вызывало сомнения у областных чекистов, но, в любом случае, ничего нельзя уже было поделать – поезд ушёл.

Оставалось одно – доискаться, кому выгодна была смерть Климовича. Казарьянц и его сотрудники включили все рычаги. Источник в аппарате губернатора «слил» важную информацию – за пару месяцев до своей кончины Климович довольно крупно повздорил с Никулиным. Они давно уже недолюбливали друг друга – просто потому, что оба боролись за право влиять на губернатора. Но в тот раз дело зашло слишком далеко. Климович вышел из губернаторского кабинета и нос к носу столкнулся с Павлом Игнатьевичем. Тот как раз шел на доклад к руководителю области по поводу экономического положения. Во время разговора Никулина с губернатором из кабинета, даже сквозь звукоизоляцию, доносился крик. Через час Никулин, предельно взвинченный (что бывало с ним крайне редко) вышел в приемную и затем понесся по коридору. Ворвавшись к Климовичу, он буквально полез в драку. Чиновников вовремя разняли. Никто из них не стал объяснять причин столь безобразного инцидента, но свидетели потом рассказывали, что в ответ на крики и ругань Никулина Климович отвечал только одно: «Не надо было брать на лапу у бандитов!»

Казарьянца словно осенило. Весь план возник у него в голове, будто полотно художника. Единственное, что его огорчало – почему он не додумался до всего раньше. От радости он вскочил и возбужденно заходил по кабинету из угла в угол. Затем выглянул в приемную.

– Зоинька! Солнышко, зайди, пожалуйста, ко мне!

Зоя с готовностью встала и нырнула вслед за Казарьянцем в обитую кожей дверь.

– Слушаю, Леон Ованесович.

Но он не стал терять время на разговоры. Схватив Зою, он принялся страстно целовать ее. Она опешила. Едва она успела закрыть дверь на ключ (сам Казарьянц вечно забывал это сделать) – полковник повалил ее на стол и прямо там, среди служебных бумаг, занялся с ней любовью…

Глава четвертая

Израиль, конец 2002-го года

Александр Жуковский

Известие об автокатастрофе, в которую попала Тамара, застало меня в кафе. Я приканчивал очередную бутылку пива. Мобильник зазвонил пронзительно – мне показалось, не так, как обычно. Врач городской больницы спросил, не я ли муж госпожи Гроссман. Я ответил: «Да». И он с профессиональным сочувствием сообщил мне, что два часа назад мою жену доставили в реанимацию после аварии и что четверть часа назад она, несмотря на все усилия медперсонала, скончалась. Я в тот момент почему-то подумал, что его больше всего волнует вопрос, буду ли я выдвигать претензии к его медучреждению в судебном порядке. Не знаю, почему мне подумалось так. Среди вещей Тамары была записная книжка с номером моего сотового. Со свойственной ей аккуратностью она сделала надпись «сообщить в чрезвычайном случае». Вот и наступил этот самый, чрезвычайный…

Две недели после этого я был сам не свой. Ко мне приходили, звонили… Я никого толком не узнавал в лицо, отвечал на всё механически, порой невпопад. Кто-то предложил мне переночевать у него. Кто-то (кто ж это был-то?) настаивал, чтобы я обратился в Кризисный центр, к психоаналитику, совал мне в руки бумажку, на которой был, кажется, телефон доверия…

На пятнадцатый день после гибели Тамары я опять сел за компьютер и написал целую главу своего «Стража Вишен». Затем поднялся в мансарду и, сорвав чехол с полотна, быстро смешал краски и принялся за работу… Насколько я знаю, никому еще в мире не приходило в голову писать одновременно и картину, и книгу с одинаковым названием.

«Больше мне здесь делать нечего», – внезапно подумалось мне. Смерть Тамары, конечно, потрясла меня. Водителя автобуса, который врезался в ее «тойоту», забрали в полицию. Возникший, будто из-под земли, маленький юркий адвокат всё допытывался, буду ли я предъявлять ему иск о возмещении морального ущерба. Такие, как он, всегда почему-то рядом с трагедией, с болью – в больницах, в полицейских участках (как в данном случае).