Стратегия Византийской империи - [45]

Как отмечалось выше, современные историки объясняют, что с военными амбициями Юстиниана дело обстояло иначе потому, что эти амбиции превосходили возможности империи удовлетворить их. Через год после того как Велизарий торжественно завершил войну в Италии в мае 540 г., не оставив в Италии ни одного мощного гарнизона, чтобы держать под контролем готов, последние оказались в состоянии возобновить войну, на сей раз со всё большим успехом, после того как их королём стал Тотила. Одно из общепринятых объяснений гласит: Юстиниан отозвал Велизария и его войско, поскольку «боялся, что могущественный военачальник может представлять угрозу для него»[150]. Даже Рим был потерян в 546 г., в ходе войны, продолжавшейся до 552 г. Поскольку же в 540 г. Сасанидская Персия нарушила договор о «вечном мире» и тоже начала войну, шедшую с перерывами до 562 г., империи пришлось вести две долгие и широкомасштабные войны на двух фронтах, далеко отстоящих друг от друга, так что в 559 г. в Константинополе почти не было войск, способных отразить нашествие кутригуров и славян. Конечно, всё это свидетельствовало о чрезмерных замашках и служило предсказанием неспособности защитить границу по Дунаю, а с ней и Балканский полуостров (а потому и Грецию) от вторжения аваров и от славянской оккупации.

Поэтому обвинение в чрезмерных замашках предполагает обвинение в стратегической некомпетентности – или, попросту говоря, в отсутствии обычного здравого смысла: унаследовав по восшествии на престол войну с неизменно агрессивными Сасанидами, Юстиниан должен был знать о том, что за персидским фронтом нужно следить и в военное, и в мирное время. Оставшиеся же военные силы были бы необходимы на «северном фронте» империи, от Далмации до Дуная, который в 533 г. не подвергался нападениям, но рано или поздно должен был им подвергнуться в водовороте переселения народов, по-прежнему бурлившем за границами империи. Этот северный фронт действительно был первостепенно важным оборонительным периметром империи, защищавшим ценные придунайские земли до самой Адриатики и ограждавшим Грецию, равно как и Фракию, – а значит, и сам Константинополь. Северный фронт представлял собою также главную площадку для набора бойцов в войско империи, включая сюда и то местечко неподалёку от крепости Бедерианы, где сам Юстиниан родился и провёл первые годы своей жизни, когда он был ещё Петром Савватием.

Решение снарядить дальнюю экспедицию, пусть даже для того чтобы захватить богатые нивы Африки и освящённый славой Первый Рим, пренебрегая при этом защитой континентальных подступов к имперской столице, было поэтому столь очевидной стратегической ошибкой, что выдавало слабый ум – не ум Юстиниана, каким мы его знаем. Конечно, верно, что история – это память о преступлениях и глупостях, совершённых человечеством, и немало глупых войн было затеяно после 533 г., так что Юстиниан не остался бы в одиночестве, если бы действительно забыл о первостепенной необходимости защитить то место, где он сам родился, и свою столицу.

Но есть совсем иное объяснение, отчасти основанное на свидетельствах столь же древних, что и само событие, отчасти же весьма новое – настолько новое, что его ещё не включили в более обстоятельные исследования деятельности Юстиниана и его войн, а тем более – в общие курсы истории[151]. Значительное новое историческое свидетельство появляется очень редко и при этом всегда вследствие удачных раскопок. Это верно и для данного случая, хотя само по себе это свидетельство не является ни эпиграфическим, ни нумизматическим, ни археологическим в традиционном смысле, поскольку обнаружено оно в ДНК костей скелета и в кернах льда.

Сначала древнее свидетельство: в книге II, главе XXII «Войн» Прокопия мы читаем:

Около этого времени [с 541 г.] распространилась моровая язва, из-за которой чуть было не погибла вся жизнь человеческая. Возможно, всему тому, чем небо поражает нас, кто-либо из людей дерзновенных решится найти объяснение. <…> Причину же этого бедствия невозможно ни выразить в словах, ни достигнуть умом… Ибо болезнь разразилась не в какой-то одной части земли, не среди каких-то отдельных людей, не в одно какое-то время года, на основании чего можно было бы найти подходящее объяснение её причины, но она охватила всю землю, задела жизнь всех людей… она не щадила ни пола, ни возраста… Пусть каждый, философ или астролог, говорит об этих явлениях как ему заблагорассудится, я же перехожу к рассказу о том, откуда пошла эта болезнь и каким образом губила она людей.

Началась она у египтян, что живут в Пелусии. Зародившись там, она распространилась в двух направлениях… На второй год после появления этой болезни она в середине весны дошла до Византия, где в ту пору мне довелось жить. Большинство же ни во сне, ни наяву не ведали того, что произойдёт… Охватывала она их следующим образом. Внезапно у них появлялся жар… При этом тело не теряло своего прежнего цвета и не становилось горячим, как бывает при лихорадке, и не было никакого воспаления… В самом деле, никому из тех, кто впал в эту болезнь, не казалось, что им предстоит умереть. У одних в тот же день, у других на следующий, у третьих немного дней спустя появлялся бубон, не только в той части тела, которая расположена ниже живота и называется пахом (бубоном), но и под мышкой, иногда около уха… Одни впадали в глубокую сонливость, у других наступал сильный бред… Одни умирали тотчас же, другие много дней спустя, у некоторых тело покрывалось какими-то черными прыщами величиной с чечевицу. Эти люди не переживали и одного дня, но сразу же умирали. Многих приводило к смерти неожиданно открывшееся кровотечение…