Стратег - [56]

– А кто пишет их – новые правила? – буркнул Мейерхольд, ставя пустую чашку на столик.

– Время. – Новиков пожал плечами. – Ситуация на сегодня такова. Против нас – весь так называемый цивилизованный мир: Америка, Британия и пол-Европы. За нас вся остальная планета. И если мы не консолидируем наше общество, то не выстоим.

– Вы сами сказали – цивилизованный мир!

– Я сказал «так называемый», – мягко ответил Новиков. – Неужели мы будем считать многовековую цивилизацию Востока, тот же Китай, Индию, Японию, Иран и другие страны варварской? Нет. Это другая цивилизация, и кстати, во многом более развитая, чем западная. Да, они не умеют так рекламировать себя, как Запад, они не умеют так играть на идеологии, и многое другое. Но вы же образованный человек. Неужели культура Ближнего Востока, включающая культуру семитских племен, может быть названа варварской? Даже цифры, которые весь мир использует в обиходе – арабские. Что до вас лично, то полагаю, что ваши отношения с единоверцами и помощь в различных не всегда благовидных делах и стали той соломинкой, что переломила спину верблюду. Заметьте не чистое искусство, а вполне понятный и приземленный криминал, за который сажают в любой стране мира. Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти не были деятелями искусства, а были простыми рабочими парнями, желавшими только улучшения условий жизни и труда для рабочих Америки. Что не помешало американской фемиде обвинить их в какой-то глупости и приговорить к смерти. Всего лишь за то, что они были профсоюзными деятелями. За то, что они хотели взять немного власти у тех, у кого ее и так много. У нас государство рабочих и крестьян. Это значит, что у нас правит большинство. И меньшинству, какое бы оно ни было, придется подстраиваться. Вы же со своей фигой в кармане выглядели в этой ситуации, мягко говоря, странно.

Вы уж простите меня, Всеволод Эмильевич, за отповедь. Но я действительно уверен, что вы уже сделали очень много для мирового театра, и сделаете еще больше. Просто у вас, не знаю как сейчас, но еще недавно, были сдвинуты приоритеты. Мы строим общество справедливости. Общество, где каждый человек будет чувствовать себя как дома в любой точке Советского Союза. Но дураков не сеют, не пашут – они растут сами, и в ваших силах сделать так, чтобы дураки сидели тихо, а умные работали на благо всего общества. Хотите, прямо сейчас заедем в наркомат, выпишем вам загранпаспорт и разрешение на выезд? Нет? Тогда будьте добры соответствовать.

– Вы вот себя не обижаете, – буркнул театральный деятель, проигнорировав предостерегающий взгляд Дунаевского.

– Даже не думаю об этом, – парировал Новиков. – Просто работаю по восемнадцать часов в сутки. Последний раз был в отпуске лет… – Новиков задумался. – Лет семь назад. Для меня все это – инструмент. Рабочий материал для наилучшего выполнения своей работы. Вы же не думаете, добыв превосходного актера, или жуя на бегу бутерброды из буфета, что балуете себя?

– А еще, – Исаак Осипович ехидно улыбнулся, – за Кириллом Андреевичем больше сорока песен, под которыми я не постеснялся бы поставить свою фамилию. Более того, был бы счастлив, если бы такая музыка мне пришла в голову.

– Так это ваш «Вальс-бостон»? – Мейерхольд на глазах расслабился. – Неделю назад был у Вертинского на концерте…

– Я рад, что вам понравилось. – Новиков кивнул и обратил внимание на мигающий огонек телефона. – Прошу прощения. – Он поднял трубку.

– Товарищ восьмой? – Голос телефонистки, мягкий и грудной, казалось, проникает сразу в подсознание. – Вызов от товарища сто двадцать шесть.

– Соединяйте.

– Кирка, ты куда пропал? – Надя, не обнаружив мужа дома, решила узнать, где пропадает благоверный.

– Привет, солнышко. Да сначала был у руководства, а потом вот предложили посетить премьеру нового фильма. Может, присоединишься?

– Нет, милый. У меня ночные стрельбы, а потом утром вручение знаков отличия лучшим выпускникам снайперской школы. Ты к утру-то будешь?

– Наверное. – Новиков улыбнулся.

– Смотри там, сильно на артисток не западай, и больше трех за раз не охаживай.

– Si, mio Generale![92] – Новиков повесил трубку и, извиняясь, произнес: – Жена звонила.

– Это телефон? – Дунаевский удивленно рассматривал трубку непривычных очертаний, из которой выходил витой шнур.

– Да. – Новиков кивнул. – Тоже, можно сказать, мое творение. Не сама идея, разумеется, а конкретная реализация. А мы, кстати, приехали. Надеюсь, меня с вами пропустят?

– Все шутите? – Композитор усмехнулся. – Хороший театральный администратор знает всех руководителей страны в лицо и поименно. Вы, кстати, предпочитаете где сидеть, в ложе или в партере?

– Да в партере как-то привычнее. – Новиков вышел из машины и, поправив папаху, повернулся к адъютанту: – Саша, машину, наверное, можно отпустить часа на полтора, пусть поест и заправится в наркомате, а сам давай со мной. А то мало ли кому в голову придет разыскивать.

– Слушаюсь, товарищ генерал-полковник.

В фойе было шумно и многолюдно. Мелькали роскошные московские дамы, и при кавалерах и без, много было людей в форме, и еще больше просто публики, неведомым образом доставшей пригласительные на премьеру. Администратор, сразу выкатившийся из своего закутка, торжественно вручил Новикову и его адъютанту билеты в директорскую ложу и, не слушая возражений, отбыл к месту службы, которое сейчас штурмовало не менее трех десятков страждущих приобщиться к искусству.