Страстная и непокорная - [28]

— Вы уверены, что хотите продолжить визит? — спросила Грейс.

— Не могу понять, как женщина, которую я видел сегодня в хижине рабов, может быть ребенком тех двоих? — Джайлз жестом указал на парадный вход.

— Действительно, как? Скажите, капитан, когда вы решили жениться на мне?

Джайлз почесал затылок. Умеют же женщины задать вопрос!

— Я прибыл сюда, чтобы узнать вас получше. Может быть, поухаживать…

— Почему?

Джайлз пожал плечами, в конце концов он всего лишь мужчина.

— Вы показались мне такой красавицей… Грейс подняла изящную бровь.

— Ах так…

— К тому же умной и честной.

— Честной?

— Вспомните ваше замечание о доставке товаров с плантации. И вы смеялись над вашим отцом.

— Правда? — Грейс смущенно покачала головой.

— Над его нелепым утверждением, что французы не придерживаются определенного распорядка в еде.

Грейс слабо улыбнулась.

— Ах, это… Поэтому вы считаете меня честной? Честность — это для вас важно?

Джайлз прочистил горло. Да, честность — не такая уж легкая штука, и кто-то должен решиться.

— Я полагаю, вам всю жизнь приходилось следить за каждым своим словом, а потому вы, возможно, не считаете себя честной. Но если говорить о внешнем мире, он ведь совсем не похож на эту плантацию. По крайней мере в нем хоть иногда попадаются люди, с которыми вы можете говорить откровенно.

— А с вами?

— Можете.

— Тем не менее вы уклонились от прямого ответа. Сказали, что прибыли сюда поухаживать за мной, потому что считаете меня красивой. Но не ответили на вопрос, когда решили, что хотите на мне жениться, и не сказали почему.

Джайлз зажмурился и прижал пальцы к векам. Он так устал!

— Давайте поговорим завтра.

На Грейс накатила волна жалости к этому большому усталому человеку. Он выглядел так, словно рухнет сейчас на пол. Утро придет так скоро, некуда спешить, никто никуда не уезжает.

— Вы могли бы показать мне свой корабль, капитан? Например, после завтрака?

Он кивнул, на губах промелькнула улыбка.

— С удовольствием.

Мату уже разделась и лежала в одной рубашке на тюфяке у кровати Грейс, где она спала последние двенадцать лет. Сначала служанка оставалась здесь, чтобы успокоить перепуганную девочку, а потом ее присутствие стало служить источником покоя для них обеих. Однажды хозяин распорядился, чтобы Мату уходила, как только Грейс заснет, но в первую же ночь девочке приснился кошмар, она проснулась в пустой спальне и громко расплакалась от страха. Она стала просить Мату остаться, молить, чтобы ее никогда не оставляли одну, и Эдмунд, потрясенный ужасом дочери, молча кивнул рабыне.

Мату до сих пор иногда поражалась, до чего же ей повезло, что именно ее выбрали на роль няни. По сравнению с этим счастьем принесенная жертва не казалась служанке такой уж большой. У няни было лучшее жилье и лучшая пища, а как она любила дочку Фалалы! Мату закрывала глаза, и перед ее мысленным взором возникала ее прекрасная подруга-мулатка, Фалала. Как же она радовалась, когда хозяин приказал взять в дом ее чудесную дочку с такой золотистой кожей! Так радовалась, что безропотно приняла собственную судьбу. Разумеется, хозяйка была в ярости. Разумеется, она настояла, чтобы хозяин продал Фалалу. Но ее дитя будет свободным. Мату ни за что не позволит, чтобы Грейс рисковала своим будущим.

Снизу, сквозь доски пола, доносились негромкие голоса Грейс и моряка. Он хороший человек. Мату поняла это сразу, как только его увидела. Негр, который не в состоянии разгадать белого человека, обречен.

Нет, этому моряку, конечно, не безразличен цвет кожи, но, с другой стороны, кому он безразличен? Любила бы она Грейс с такой силой, если бы кожа девушки не была прекрасного золотистого оттенка? Или если бы Грейс была совсем белой, вроде Иоланты? Мату сомневалась.

Когда девушка вошла в комнату, служанка села на своем тюфяке, но Грейс не сразу это заметила.

— Ой, Мату! Я тебя разбудила?

Мату покачала головой, но в комнате было темно, и рабыня не знала, увидела Грейс ее жест или нет. Она поднялась и подошла помочь Грейс раздеться. Насколько иначе прошел день, чем она, Мату, планировала, когда с такой тщательностью наряжала Грейс утром. Осторожно свернув платье, она решила, что завтра следует его постирать, чтобы смыть грязь этого бесконечного дня.

— Не стоит с ним возиться, — заметила Грейс. — Оно испорчено. Брось на пол.

Пусть Грейс и знала участь рабов лучше, чем дочка любого другого плантатора, все же она была белой женщиной. Сколько рабов изо дня в день носят одни и те же лохмотья до тех пор, пока одежда продолжает держаться на теле! А Грейс считает, что платье испорчено. Она так небрежно относится к своим вещам. Мату все же аккуратно сложила платье и положила его у кровати Грейс.

Грейс вздохнула:

— Завтра он сводит меня к себе на корабль.

Мату улыбнулась, в груди у нее вспыхнула крошечная искра надежды. Она сама была потрясена, когда ударила по лицу дитя своего сердца, но сейчас служанка вдруг подумала, что, быть может, Грейс и правда следовало вбить в голову немного ума. Чувство вины за положение, которое возникло помимо ее воли, — это не причина, чтобы отказываться от шанса, посланного тебе судьбой. Сама Мату сто раз бы пожертвовала языком ради такого шанса. Прекрасная Фалала с молочно-кофейной кожей отдала бы жизнь за то, чтобы ее дитя было свободным. Так что, если придется, Мату отлупит Грейс до потери сознания, только бы та вышла замуж за этого капитана.