Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова - [6]
В этот момент раздались весёлые крики. Из дальних дверей хороводом по залу двигались цыгане.
Старший с гитарой, Николай, изображая необыкновенную радость, словно выиграл сто тысяч по военному пятипроцентному займу, низко поклонился Соколову, затем обнялся с Распутиным. Распутин стал с молодыми цыганками целоваться в губы, после чего каждой засунул в лиф ассигнацию.
Цыгане весело грянули:
И вдруг Распутин выскочил из-за стола, с диким восторгом вскрикнул:
— Ах, люлю-люлю малина!
И он пошёл вприсядку, с небывалой страстью выделывая затейливые коленца, выбрасывая ноги, ритмично хлопая ладонями по голенищам.
Зинаида, желая угодить Распутину, присоединилась к пляске.
Горький, Скиталец и другие встали в круг, хлопая в ладоши.
Соколов подумал: «До чего же переменчив русский характер!»
Наплясавшись, вновь уселись за стол. Выпили, закусили анчоусами с горячей картошкой. Распутин обнял Зинаиду.
— Какая ловкая до пляски — страсть!
— Да и вы, Григорий Ефимович, — огонь! — И вдруг, словно сомневаясь в своей правоте, слабым голосом произнесла: — И всё же, святой отец, блуд небось дело греховное, а?
Распутин проглотил устрицу, поднял глаза к роскоши расписанному потолку и, словно священник на проповеди, назидательно произнёс:
— Единым раскаянием человечество и спасается! Хочешь, душу свою сберечь, надо согрешить, дабы явить пред лик Господень своё покаяние. Не велика мудрость, но необходимо выразумение ея, понимание в полноте всей, — перешёл на обыденный тон. — Так что, Зинуля не сомневайся, не отвращай своего лица от чувств моих. Тогда получишь вот это, — он полез в глубокий брючный карман и выудил оттуда смятые бумаги.
Зинаида застенчиво опустила пушистые ресницы, согласно кивнула головой. Она протянула за бумагами руку, но Распутин рассмеялся.
— Не спеши к капусте, пока не подпустят! — И он, хитро улыбнувшись, спрятал бумаги. — Что, мадерца вкусна? Ты, граф, не пьёшь? Так будь здоров! — Распутин махом опрокинул вино в широкую красную пасть. — Пойдём, граф, в кабинет. Там барыньки нас ждут…
Соколов усмехнулся:
— Нет! Твои бабёшки на меня скуку нагоняют.
— Напрасно так говоришь! — Кивнул в сторону Горького: — Сейчас Максимыч тебя в революционеры обратит, — и громко рассмеялся. Обхватив одной ручищей Зинаиду, другой широко размахивая, Распутин отправился в кабинет. Со всех сторон неслись приветствия:
— Здравствуйте, святой отец! Наше вам почтение…
Распутин не отвечал. Он что-то говорил в ухо Зинаиды.
За ними было заторопились Соедов и Отто Дитрих.
Распутин топнул ногой:
— Пошли вон! Ишь, прыткие…
Горький задумчиво покачал головой:
— Только в России всякое ничтожество может менять премьер-министров! — Повторил: — Какая нелепая страна.
Скиталец, изрядно захмелевший, щипнул струны гуслей:
Горький, прикрыв веки, неожиданно громко вскрикнул:
Веселье продолжалось, но без Соколова. Гений сыска отбыл домой.
Глава III
СЕТИ ШПИОНАЖА
Уже на другой день ранним утром филёры прибыли на точку. Недалеко от слияния Яузы с Москвой-рекой стояла Мазуринская богадельня. Здесь нашли приют сто женщин — из купеческих домов или московских старинных мещан.
С дозволения смотрителей богадельни супругов Добромысловых филёры втайне от насельников забрались на чердак. Они притащили с собой плетёную корзину с бутылками пива «Калинкин», бутерброды с колбасой и полевой бинокль.
Бревенчатый дом за сплошным забором, расположенный напротив, был как на ладони. Началось наружное наблюдение.
Как раз в это время в доме № 19 по Садовой-Спасской на лифте поднялся на шестой этаж фельдъегерь. Соколов принимал душ. Мари постучала в дверь, приоткрыла её:
— Аполлинарий Николаевич, простите! Вам срочный пакет от Государя.
Соколов сломал сургучную печать. На плотной слоновой бумаге синими чернилами твёрдым разгонистым почерком было начертано:
«Совершенно конфиденциально
Аполлинарий Николаевич, крайне необходимо встретиться дело серьёзное, не терпящее промедления. Буду признателен, если сегодня же выедете в Петроград. На вокзале Вас встретят.
Николай».
Вечером того же дня Соколов входил в жарко протопленный, пропахший кожей диванов, ароматом дорогих духов и сигар вагон первого класса.
Тут же раздался третий звонок. За окном, всё убыстряясь, в бешеной пляске неслись назад огненные искры паровозной трубы. Угрюмо темнел ультрамариновый небосвод.
С неотвратимостью рока приближалось самое невероятное приключение знаменитого графа.
Богатырский сон Соколова на сей раз тревожила мысль: «Зачем, по какому случаю я понадобился Государю?»
Поезд прибыл в Петроград в девять утра. После весенней Москвы, полной света и солнечного тепла, город на Неве показался Крайним Севером. В окна вагона беспрестанно ударяли капли дождя, свинцовое небо тяжело цеплялось за крыши домов.
Весь багаж Соколова составлял единственный английский баул из свиной кожи. Граф отказался от услуг носильщика, легко спрыгнул на потемневшую от бесконечных дождей платформу. Тут уже стояли встречающие: дамы в шляпках с вуалью и в ватерпруфах, пожилой полковник, тяжело опиравшийся на трость, важные и не очень важные господа в макинтошах и шляпах, лакеи с зонтиками, дежурные жандармы.
