Страсти по Чайковскому. Разговоры с Джорджем Баланчиным - [5]

Я слышал рассказы о Чайковском постоянно. Я слышал их от людей, которые работали с Петипа и Чайковским. Я родился через десять с лет после смерти Чайковского. Петипа умер, когда мне было четыре года. Но для меня это были живые люди. Кругом о них и говорили как о живых. Поэтому, мне кажется, я могу разъяснить кое-что и в музыке самого Чайковского, и в его рассуждениях о музыке других композиторов, могу прокомментировать мнения Чайковского о религии, политике, русской природе и западных городах. Мой жизненный опыт мне поможет в этом. Надеюсь, что я ничего не придумаю. Но, конечно, не могу гарантировать, что нигде не ошибусь. Мы все ошибаемся. Я не музыковед, не писатель. Я только посредник между Чайковским и теми, кто захочет лучше узнать и понять его музыку.

Чайковский в жизни Баланчина

Баланчин: Нсцену я в первый раз вышел в балете Чайковского. Это была его «Спящая красавица». Я был еще маленький мальчик тогда. В балете я был Амур — маленький такой Амур. Это была постановка Петипа. Меня посадили на золотую клетку. И вдруг — все открылось! Масса народу, шикарная публика! И Мариинский театр весь в голубом и золоте! И вдруг оркестр заиграл. Я сидел на клетке в неописуемом восторге и наслаждался всем — и музыкой, и театром, и тем, что я на сцене. Благодаря «Спящей красавице» я полюбил балет.

Я узнал все балеты Чайковского и его оперы тоже. Оперы шли в том же императорском Мариинском театре. Мы, воспитанники балетной школы, участвовали в балетных сценах «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы».

Я иногда слышу от людей: «Я люблю музыку такого-то композитора». У меня к Чайковскому с детства было другое отношение. Представьте: вы в церкви, и вдруг орган заиграл всеми голосами грандиозную музыку. И вы остановились и рот открыли от изумления. Так я всегда воспринимал Чайковского. Это не просто любовь. Я все время с ним, с Чайковским. Он для меня как отец.

Я был маленький, ничего не понимал в теории музыки. Но мне нравились все сочинения Чайковского.

Когда я смотрел на его портреты — мне нравилось его лицо. Вообще, все в нем, все, что Чайковский в своей жизни ни делал.

Но хоть я был и маленький, но в каких-то вещах я был, видимо, вундеркинд. Люди вокруг меня говорили: «Чайковский? А-а, неплохо, так себе». Я сначала мучился — ну почему, почему они так говорят? А потом подумал: да кто это говорит? Что они сами сделали хорошего? Пусть они говорят, что хотят! Гуси!

Я сам стал разбираться. Сам научился и теории, и гармонии. Играл на рояле, сам немножко сочинял музыку. И понял, какой Чайковский был умный композитор. Это композитор для умных и тонких людей. Это изысканный автор.

Есть такие любители Чайковского, которые ничего в нем не понимают. Помню, уже здесь, в Сан-Франциско, приходили ко мне старые русские. Они говорили, что Чайковского обожают. Но только такого Чайковского, которого можно дома петь: романсы, отрывки из опер. Это для них — настоящий Чайковский, а его симфонии и квартеты — это «не то». Я с такими дилетантами не спорю, это бесполезно. Чтоб музыку знать, надо поучиться немножко. Как иначе музыку узнаешь?

Чайковский — самый великий русский композитор. Но никогда все русские не могли согласиться, что это так. Это не что Бетховен в Германии, только скажешь «Бетховен» — и все: «!» В Германии миллион философских книг написан про то, что Бетховена нужно уважать. Правда, и там много лицемерия. Все восхищаются Бетховеном, говорят: «Мы хотим слушать Бетховена, но не сейчас, не сию минуту. Сейчас времени ».

Людям трудно сделать нужное усилие, чтобы понять Чайковского. Некоторые скрипачи его понимают. Пианистам нравитсяервый фортепианный концерт Чайковского. Но отношение такое: сыграли — ну и хорошо, и достаточно. Никто не держится за эту музыку. Правда, некоторые балетные держатся. Они любят Чайковского, и не только балеты, а любят слушать его симфоническую музыку. Я иногда разговариваю с балеринами, совсем еще маленькими девочками, пробую им объяснить: «Чайковский — это гениально! Послушайте, послушайте, какая музыка!»

Чтобы понять красотуятой симфонии Чайковского, к ней надо прислушаться! Надо перестать бежать, надо остановиться, сосредоточиться. Но у людей нет времени. Все бегут, спешат. Кто обращает внимание на музыку?

Чайковский никогда не был модным. При его жизни «передовые» русские считали, что он недостаточно русский композитор. Немцам, наоборот, казалось, что Чайковский слишком грубый, слишком русский, что его музыка «воняет». В России после революции Чайковского презирали, писали в газетах, что его музыка пессимистическая, упадочная, не нужна пролетариату. Почему-то считали, что пролетариату должны понравиться оперы Мейербера, они больше соответствовали «революционному моменту», как тогда любили говорить.

Дягилев поставил «Спящую красавицу» Чайковского в Лондоне в 1921 году, но там тоже никто ничего не понял. Дягилев чуть не разорился тогда. И когда я приехал в Америку, здесь Чайковского тоже не так уж много играли. Я не говорю о двух или трех симфониях.