Страшный Тегеран - [181]

Мохаммед-Таги рассказал, что он только что видел на улице двух человек, которые шли и говорили о падении кабинета. Они шли рассказать об этом семьям арестованных.

Чтобы проверить его сообщение, шахзадэ кое-как с его помощью выбрался из дому, взял извозчика и поехал на площадь Тупханэ. Там все говорили о падении кабинета. Охваченный радостью и уверенный, что теперь отец скоро выйдет, и он сможет отправиться за границу, Сиавуш вернулся домой.

Там уже все ликовало. Чуть не до зари веселились домашние, перебирая заслуги и добродетели шахзадэ К... Звезда Султана и Фея Султана спорили о том, чья именно молитва была услышана.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Известие о падении кабинета подтвердилось. И вновь, в один из вечеров того же Рамазана, вышел манифест его величества, в котором говорилось о высоких достоинствах тех самых лиц, которые три месяца назад были объявлены манифестом ничтожествами и были посажены в тюрьму. Арестованные тоже узнали о событии. Их заключению пришел конец. В многочисленных пролетках и в каретах их повезли в меджлис.

Там уже собралась толпа. Их приветствовали, поздравляли друг друга, называли этот день праздником. Противно было видеть, как какой-то молодой человек, называвшийся «патриотом», целовал им руки, восклицая:

— Слава всевышнему!

Раздоры и несогласия в конце концов сделали свое дело. Враги свободы были в итоге спасены, а Иран снова стоял у края пропасти.

Делать было нечего: оставалось надеяться только на божественное возмездие: человеческие попытки избавиться от этих паразитов ни к чему не привели. Со следующего дня иранцам приходилось начинать свою прежнюю жизнь, такую же, какой они жили три месяца тому назад.

Хаджи-ага пытался с помощью хезрет-э-ага вновь забрать дом. Но, узнав, что произошло, хезрет-э-ага выругал его:

— Зачем в споре с казаком упоминал мое имя? Зачем подвергал меня опасности? Дай-ка сюда купчую: там моя подпись, а это по нынешним временам может дорого обойтись.

Хаджи-ага подал купчую. И хезрет-э-ага тотчас же выдрал из нее свою печать.

— Не такие теперь времена, чтобы этими делами заниматься. Дан срок, придет время, даст бог, сделаю тебе новую купчую.

Хаджи-ага разволновался:

— Что вы сделали! Я хотел представить ее в Адлийе и начать процесс.

И заплакал о своих двухстах туманах.

Хезрет-э-ага, который всячески старался, чтобы в эти дни в его доме было поменьше шума, приказал одному из слуг принести из эндеруни сумму, которую ему когда-то заплатил Хаджи-ага. Хаджи-ага забрал деньги, но не унялся и собрался кричать. Но хезрет-э-ага дал ему понять, что хотя он стар и не имеет сил, но слуги его сумеют справиться с Хаджи. И Хаджи, не сказав больше ничего, ушел. Но и впоследствии, когда хезрет-э-ага снова вошел в силу, он отказывался вмешиваться в борьбу за дом, ввиду того, что противником Хаджи был казачий офицер. И Хаджи, отчаявшись завладеть этим домом, стал подумывать, как бы ему околпачить какого-нибудь другого беднягу.

Сиавуш, которому было предписано попутешествовать, и притом лучше всего по Европе, как только, его отец вышел из-под ареста, уехал за границу. Можно думать, что в обществе «свободных» французских прелестниц он позабыл свою страсть к Джелалэт.

Ф... эс-сальтанэ вышел из тюрьмы таким надломленным и больным, что через две недели распростился со своей полной интриг жизнью и отправился вслед за своей глупенькой женой и мученицей дочерью.

Али-Эшреф-хан, для которого арест был сплошной мукой, был тоже совсем разбит и болен и больше никуда не годился.

Только Али-Реза-хан был бодр и, как только получил свободу, тотчас же принялся за хлопоты. Доказав Р... эс-шарийе, что их арест был чистой случайностью, и уговорив его вновь организовать «партию», он стал добиваться «высоких степеней». И само собой разумеется, что бывшие арестованные из благодарности предоставили им важные посты.

Джавад продолжал жить с Джелалэт, и так как, благодаря помощи Фероха, «капитал» его несколько увеличился, он расширил свою папиросную лавку и перевел ее с Хиабана Казвинских Ворот на Насерие.

Ферох живет с Эфет. Так как он не любил своего дома, то и поселился там же, в доме Эфет. Освобождение арестованных сильно опечалило его, и он целыми днями думал о позорном положении Ирана. Но разве он один, что бы он ни переживал и что бы ни делал, мог спасти народ? Он мог только грустить да, сидя дома, оплакивать Иран. Спасти народ может только сам народ, когда каждый гражданин этого народа будет стремиться к перемене. А что может сделать один человек, когда против него весь мир?

Ферох верил, что судьба, эта настоящая мстительница, пошлет кого-нибудь, кто сумеет избавить несчастный народ от врагов свободы и противников реформ.

И он говорил себе:

«Что касается меня, то, если я сумею воспитать моего сына и уберечь его от разложения в этой среде, если не допущу его превращения в такого же равнодушного к родине лентяя, как его современники, — я исполнил свой долг, насколько это было в моих силах».

Словник (в оригинале — сноски)

1299 год — по иранскому календарю.

1330 год хиджры — мусульманское летоисчисление соответствует 1915—1916 гг.

Аба — арабский плащ без рукавов из верблюжьей шерсти. Наин — на дороге между Исфаганом и Йездом, славится своими материями для аба, которые считаются лучшими в Персии.