Страшный человек. Следователь Токарев. История первая - [45]

— Пора, — объявил он радостно, открыл дверцу и щипцами извлек черную, прокопченную форму. В лаборатории сразу стало жарко. — Так, идите сюда, откройте вот этот кран, ага, на полную, — он подставил форму под струю воды, бившую в огромную, до пола, кубическую раковину из нержавеющей стали. Вода шумно набиралась, он выпустил форму и бросился закрывать свою духовку. — Сейчас, сейчас, подождите, дорогой товарищ. Нельзя терять ни минуты.

Он вытащил форму из воды, вытряхнул из нее черную волосатую пластину и положил ее под небольшой пресс. Установил и, вращая ручки, стал следить за стрелками оживших приборов.

— Так, — бормотал он. — Давай, давай, родная. Неплохо. Стоп! Достаточно. Запишем.

Волков кинулся к столу и стал вносить в компьютер какие-то цифры.

— Подойдите, посмотрите сюда! — кричал он. — Скорее же, что вы мешкаете? Видите? Эти точки все по распределению Гаусса, а эти отдельно. Проверял и по Пирсону, и по Крамеру! Ваши убогие коллеги говорят о несовершенстве моей техники. Ну да, прессик из Германии после войны вывезли, но я же доработал его. Дело не в оборудовании, поймите же вы наконец, а в голове. Просто я получил новые свойства, подтверждаемые расчетами. Ха-ха-ха! Умылись, академики? Термодинамику пойдете в детский сад преподавать, а не органическую химию. Что у вас? Принесли приглашение?

— Какое приглашение? — смутился оперативник.

— Вы не из академии? Из ЦРУ?

— Я из полиции.

— Тогда понятно, почему вам не интересно, — веселился Волков. — Вы же с рождения не представляете, как деньги зарабатывать! Получать научились, а зарабатывать должны подозреваемые. Да? Бюджет платит. А откуда в бюджет деньги поступают, вы даже думать забыли. Вот посмотрите, как люди зарабатывают. Не получают, а именно зарабатывают, создавая продукт, прибавочную стоимость. Производство, уважаемый, понимать надо. Ладно, вас не проймешь. Чем могу быть полезен? По-моему я всё, что знал, рассказал уже вашему коллеге.

— Нами перехвачены кое-какие ценности, предположительно с того убийства, надо бы вам проехать в отдел для опознания.

— Рояль нашли?

— Почему рояль?

— Потому что тяжелый и не пролезает. В противном случае, что помешало вам ценности сюда привезти, а не таскать занятого человека к себе?

— Не положено. Процедура такая. Должны быть понятые, протокол опознания. Процедура! Это не долго, мы на машине. Туда, обратно — час максимум.

— Хорошо-хорошо. Едем, — он поднял трубку телефона. — Александр Михайлович, мои предположения подтвердились — и по составу, и по механическим свойствам. Спасибо! А что я тебе говорил? Да, чуть не забыл, ко мне товарищи приехали оттуда, приглашают на следственные действия, нашли они там чего-то. Я через часик буду. Ага, хорошо, позвоню. Давай!

Когда Федоров посадил в машину Волкова, двое оставшихся оперативников поднялись в приемную, где предъявили генеральному директору постановление об обыске в лаборатории. Титов назначил понятых из отдела кадров, и группа отправилась работать.

До отдела дорога занимала пятнадцать минут. Олег смотрел в окно и думал о Даше. Он всегда думал о ней, когда не думал о работе. Ему казалось иногда, что сегодня он вернется домой — и Дашка бросится ему на шею, начнет много говорить, как все девчонки, рассказывать о пустяшных событиях своей жизни. А он будет слушать и умиляться, уточняя смешные детали ее смешных проблем. Но так не происходило. Приходя домой, он заставал дочь неподвижно сидящей у окна или в лучшем случае с книгой. Нередко она намертво занимала туалет, тогда приходилось с невероятным трудом заставлять ее покинуть место общего пользования. Но Волков никогда не ругал дочь, считая виноватым за все происходящее с ней только себя.

Вечерами после работы Олег брал Дашу, и они шли гулять. Гуляли подолгу, иногда разговаривали о мистике, о религии, часто о снах. Дашка постоянно видела длинные, яркие сны, запоминала их и могла долго пересказывать. Наверное, она многое додумывала, присочиняла, но Олег всегда с удовольствием ее слушал, стараясь уловить признаки развития по новым речевым оборотам, более взрослым оценкам. Когда он убеждал себя, что признаки есть, у него поднималось настроение и появлялась охота идти домой. Единственное, чего он не мог определить, — интересно ли самой Даше ходить гулять или ей безразлично? В любом случае он старался побольше говорить с дочерью, пытался отвлечь ее другими темами. Они смотрели вместе кино, но что смотрела Даша в эти моменты, оставалось загадкой, явный интерес ее вызывали только любовные сцены и пристальное внимание — эротические.

Его жена, Аня, уже два года жила на две семьи. Днем она сидела с Дашкой, а вечером уходила к своему другу, живущему недалеко. Интимной жизни между Олегом и Анной по понятным причинам не было, в том числе по причине полного равнодушия друг к другу. Однако они договорились пока сохранять внешние признаки семьи, не разводиться и не афишировать этот ее адюльтер. Волкову было безразлично, а Аня не хотела терять то, что он нажил своим талантом. Она уже давно предлагала устроить дочь в интернат, специальную клинику, где «ей будет лучше, где она будет получать правильное лечение и уход», но Волков не разрешал, рассматривая этот вариант как крайний. Вместо этого он придумал завести собаку, которая, по его теории, поможет сдвинуть дело. Именно о собаке он и хотел поговорить сегодня вечером, серьезно и мотивированно. Он улыбнулся, глядя в окно, когда представил, как они смогут гулять уже втроем, как Дашка начнет заботиться о питомце. «Возьмем овчарку, ненавижу мелких шавок, назовем Осман, как в детстве, — думал он, ощущая волну нежности, разливающуюся в душе. — И мне хорошо, двигаться больше надо. На свежем воздухе и думается лучше».