Страшные рассказы - [28]

Орел, чтобы их сокрушить, с высоты

небесного свода

сбросит на их непокрытые головы черепаху,

Ведь они неизбежно должны погибнуть.

Судьба вписана в саму их натуру, она мрачным блеском пылает в их взорах и жестах и циркулирует в венах с каждым кровяным тельцем.

Один писатель, наш современник, написал книгу, чтобы продемонстрировать, что поэт не мог найти достойное место ни в демократическом обществе, ни в аристократическом, ни при республике, ни при монархии – как умеренной, так и абсолютной. И кто смог ему достойно ответить? Сегодня я, в поддержку высказанного им мнения, создаю новый миф и добавляю к этому мартирологу еще одного святого: мне предстоит написать историю одного из них – прославленного, обуреваемого поэзией и страстями бедолаги, который, подобно многим другим, явился в этот мир, чтобы пройти путь гения среди низменных душ.

Какая страшная трагедия – жизнь Эдгара По! Его смерть, ужасная развязка, трагичность которой еще больше усиливается ее банальностью! Из всех прочитанных мною документов я вынес убежденность в том, что Соединенные Штаты для Эдгара По были одной огромной тюрьмой, на которую он смотрел с лихорадочным возбуждением человека, рожденного, чтобы жить и дышать в более благоухающем мире – а не посреди освещаемого газом великого варварства, – и что его внутренняя, духовная жизнь поэта, да пусть даже и пьяницы, представляла собой одно бесконечное усилие, прилагаемое для того, чтобы выйти из-под влияния этой постылой атмосферы. Диктатура общественного мнения в демократических обществах безжалостна; не молите ее ни о милосердии, ни о снисхождении, ни о какой бы то ни было гибкости в применении ее законов к многочисленным, сложным и запутанным случаям нравственной жизни. Создается впечатление, что из нечестивой любви к свободе родилась новая тирания, тирания зверей, этакая «зоократия», своей свирепой бесчувственностью напоминающая идола Джаганатху[36]. Один биограф – человек славный и руководствующийся благими намерениями – заявит нам, что если бы По решил привести свой гений в порядок и воспользоваться творческими способностями в манере, более соответствующей американской земле, то стал бы состоятельным писателем, a money making author[37]. Другой – наивный циник – скажет, что, каким бы гениальным ни был По, ему лучше было бы иметь всего лишь талант, потому как талант обратить в звонкую монету всегда намного легче, чем гениальность. Третий, друг поэта, властвовавший в газетах и журналах, признается, что работать с ним было трудно и что он был вынужден платить ему меньше других, потому что стиль его изложения слишком выходил за рамки обыденности и заурядности. Как говорил Жозеф де Местр: «Как это отдает лавкой!»

Некоторые пошли еще дальше – объединив на редкость тяжеловесное слабоумие духа и кровожадность мещанского лицемерия, они стали его наперебой оскорблять, а после скоропостижной кончины – грубо перемывать покойному кости. Особенно отличился г-н Руфус Грисуолд, который, если привести здесь мстительное выражение г-на Джорджа Грехема, совершил тогда «немеркнущее злодейство». По, вероятно, терзаемый мрачными предчувствиями скорого конца, назвал г-д Грисуолда и Уиллиса своими душеприказчиками, чтобы они привели в порядок его литературное наследие, описали жизнь и сохранили память о нем. Этот педагог-вампир долго поливал друга грязью в пространной, серой, пропитанной ненавистью статье, предварявшей собой посмертное издание произведений поэта. Неужели в Америке нет ордонанса, запрещающего собакам вход на кладбище? Что же касается г-на Уиллиса, то он, наоборот, доказал, что доброжелательность и благопристойность всегда идут рука об руку с подлинным духом, и что милосердие по отношению к нашим собратьям, являющееся моральным долгом, помимо прочего, представляет собой и императив вкуса.

Поговорите о По с американцем – он, вероятно, признает в нем гения, может, даже будет им гордиться; но при этом тоном сардонического превосходства, выдающим в нем человека положительного, расскажет вам о беспорядочной жизни поэта, о его перегаре, способном загореться от пламени свечи, о его привычках скитальца. Он скажет, что это был эксцентричный бродяга, который, словно сошедшая с орбиты планета, странствовал из Балтимора в Нью-Йорк, из Нью-Йорка в Филадельфию, из Филадельфии в Бостон, из Бостона в Балтимор, из Балтимора в Ричмонд. Но если эти прелюдии печальной истории тронут ваше сердце и вы скажете, что, по всей видимости, виноват не только человек и что очень трудно думать и творить в стране, где существуют миллионы властителен, но нет ни аристократии, ни даже столицы в общепринятом смысле этого слова, вы увидите, как глаза его расширятся и станут метать молнии, на губах выступит пена нездорового патриотизма, и Америка, его устами, примется оскорблять Европу, свою старую мать, равно как и философию былых дней.

Повторяю, я пришел к убеждению, что Эдгар По и его родина не подходили друг другу. Соединенные Штаты представляют собой громадную инфантильную страну, питающую вполне естественную зависть к Старому Свету. Гордясь своим экономическим развитием, ненормальным и даже почти что чудовищным, этот новичок в истории человечества наивно верит во всемогущество промышленности; он, как и некоторые недалекие умы у нас, уверен в том, что в конечном счете она поглотит Дьявола. Какой же силой обладают там время и деньги! Кипучая экономическая деятельность, достигшая масштабов национального безумия, оставляет в умах очень мало места для вещей, не относящихся к категории земных. По, происходивший из хорошей семьи и открыто заявлявший, что величайшее несчастье его страны заключается в отсутствии родовитой аристократии, ввиду того что среди народа, лишенного знати, культ Красоты обречен на вырождение, упадок и бесследное исчезновение, По, обвинявший своих сограждан, погрязших в дорогостоящей, кричащей роскоши, в том, что они проявляют все симптомы дурного вкуса, характерные для выскочек, По, считавший Прогресс, эту великую идею современности, чем-то вроде экстаза наивных простаков и называвший усовершенствование человеческого жилища шрамами разрушения и откровенной мерзостью, так вот, По в этой стране был умом на редкость одиноким. Он верил исключительно в нерушимое и вечное, в