Страшные истории Сандайла - [88]

– Ага, только я что-то сомневаюсь в ее эффективности, – возражаю я, – объясните мне, пожалуйста, прямо здесь и сейчас.

– В случае с Двадцать Третьей вставка не сработала, – лаконично бросает Мия.

– Но этого не может быть! – возражаю я. – После процедуры они меняются навсегда! Как вообще что-то могло пойти наперекосяк?

– Мы не знаем, – отвечает она, доставая из желтой коробочки сбоку шприц, – предполагаем, что вставка функционировала слишком долго, продолжала вырезать и стала внедрять в код совсем не тот материал, что был необходим.

Потом на несколько мгновений умолкает и продолжает:

– В итоге, по-видимому, она не может адекватным образом реагировать на страх. Префронтальная кора, мозжечковая миндалина и гиппокамп светятся, как Манхэттен в ночи. Нападая, Двадцать Третья меня даже не видела, – кивает она на собаку. – Столкнулась с чем-то чрезвычайно для нее травматичным. Это могло быть как реальное воспоминание, так и игра ее воображения. Она поджала между ног хвост, словно в попытке его спрятать. Думаю, она вспоминает то, что с ней случилось. И того, кто так с ней поступил.

– Психоз, – говорю я.

– В определенном смысле, да. Она отреагировала в высшей степени агрессивно, однако в ее понимании это была самозащита.

– Почему ты так думаешь?

– Я много лет работала с собаками, в том числе и с ней. Я знаю, как выглядит страх.

– Ее надо пристрелить, – говорю я.

– Это не вариант, Роб.

Необъяснимая любовь Мии к этой уродливой, опасной псине выводит меня из себя.

Она кладет руку на задвижку ворот загона.

– Ты что, опять собралась к ней?

– Я должна сделать ей укол. У нас есть временное решение этой проблемы в виде новой вторичной версии МАОА-1. Мне правда думается, что на этот раз у нас все получится…

– На этот раз? И сколько попыток исправить ситуацию вы предприняли до этого?

– Насколько я понимаю, все началось, когда она прикончила Келвина, – без обиняков заявляет Мия. – Хотя до меня это дошло не сразу. Собаки порой так поступают, живя на воле, когда кто-то из стаи стареет и тянет за собой назад остальных.

Мия быстро поворачивается и шагает к загону. Какой хрупкой выглядит ее кожа, какой уязвимой кажется плоть.

– Не переживай, Роб, она все равно в отключке. И дрыхнуть будет еще несколько часов.

Мия берет ротвейлериху за ухо и дует в него.

– Видишь? Джек, похоже, перестаралась с усыпляющими стрелами.

Шприц входит в тело и разбегается по нему мириадами крохотных ножниц, невидимых вооруженному взгляду. Мия покидает загон и направляется к крану мыть руки.

– Но это, надо полагать, еще не все, так? – спрашиваю я, прекрасно умея определять, когда здесь кто-нибудь что-то недоговаривает.

– Видишь ли, Роб…

– Выкладывай, не тяни.

– Она стала жрать Келвина, – отвечает Мия, – пока он был еще жив.

Собак мы теперь кормим, не открывая ворот и бросая им куски мяса через рабицу. Пыльная земля по ту сторону ограды забрызгана кровью.

– Это вредно для них, – говорит Мия, качая головой, – им нужна физическая активность.

– Не сходи с ума, – возражаю я, – их нельзя оттуда выпускать.

Из-за конуры выходит койот. Свора расступается перед ним, как толпа, через которую шествует парадная процессия или король. Не обращая на Мию никакого внимания, он ест, с чавканьем заглатывая куски мяса.

– Он все роет и роет, – говорит она. – Я видела с того края у самого забора ямы, которые тянутся по всей длине. Умен, зараза. Думает, что за ангаром его не видать.

Потом замечает мое выражение лица и добавляет:

– Только вот выбраться отсюда ему не дано. Проволока вмурована в бетонный фундамент, вкопанный в землю на пять футов. Здесь, Роб, все строилось на века, как в крепости.

Чтобы сделать все тихо, я навинчиваю на пистолет двадцать второго калибра глушитель. И обещаю себе прикончить ее с первого же выстрела. Страдать не заслуживает даже такая уродливая псина, как она. Но кто-то же должен что-то сделать.

Я подхожу к загону Двадцать Третьей и вешаю на колючую проволоку кусок мяса. Она подходит и хватает его. Выглядит сегодня совершенно нормально. Может, я слишком тороплюсь? Но потом вспоминаю ее смертельный танец с Мией, и меня пробирает дрожь.

Целюсь ей в левый глаз.

– Роб! – доносится из дома чей-то крик.

Мия. Я качаю головой и лишь тверже сжимаю рукоять, чтобы было сподручнее целиться. В ее отношении к этим гребаным псинам нет никакой логики. Двадцать Третья медленно бредет и трясет головой, жадно глотая мясо. Я веду за ней стволом пистолета.

За спиной ощущается какое-то движение.

– Не надо, Роб, что бы ты ни задумала, не делай этого.

При желании Мия может бегать очень даже быстро.

– Прости, Мия, но кому-то ведь надо.

Двадцать Третья замирает и смотрит на меня в упор своими черными глазами, похожими на две пуговки. Вот он, мой шанс.

– Прощай, – шепчу я, снимая пистолет с предохранителя.

– Остановись, Роб, прошу тебя, у нее будут щенки!

В голосе Мии звучит неподдельный ужас. Велика важность – беременная псина. Вот чего нам точно здесь не надо, так это лишних собак.

– Прости Мия, – говорю я и снова целюсь в Двадцать Третью.

Но от моей решимости не осталось и следа. В голове кружат мысли о щенках, о том, каково это, когда у тебя что-то слишком рано отбирают. Мие это дает ровно необходимый выигрыш во времени. Перед глазами мелькает ее напряженное лицо, а в следующее мгновение на меня обрушивается удар.