Страшная тайна - [45]

– Это гнусно, – сказал я.

– У меня есть два варианта. Их предоставила мне миссис Эпплъярд. – Он намазал на потолок ещё немного штукатурки. У него в кармане зазвонил сотовый телефон. Алехандро ответил на звонок, поговорил с минуту и сунул телефон в карман. – Это миссис Эпплъярд. Она говорит, что я ей срочно нужен. Уверяет, что забыла мне кое-что сообщить. Кое-что срочное. – Алехандро поглядел на потолок. – Готово. Пусть подсохнет, а через пару дней я снова приду и его покрашу. – Мастер взял свою лестницу и вышел в коридор.

Дорогой читатель, это был последний раз, когда он входил в нашу квартиру. Потолок так и не был покрашен.

Когда он ушёл, я посмотрел на его работу. Почему-то это навело меня на мысли о миссис Сэдли. То ли потому, что она тоже нуждалась в починке. То ли потому, что ждать ей пришлось очень долго. Но теперь всё с ней было в порядке. Джоанна починила её. Быть может, отдав за это собственную душу. Быть может, лишив кого-то ещё жизни.

А потом из глубин памяти у меня в голове всплыло предсказание доктора Мандрагоры. И я его понял.

Выскочив в коридор, я бросился к квартире Джоанны и забарабанил в дверь. Стоило ей выглянуть наружу, как я вытащил её в коридор, и слова полились потоком:

– Мандрагора. Его предсказание или как его назвать. Это дело насчёт тебя. Насчёт того, как ты стоишь рядом с женщиной. Понимаешь?

– Что ты вообще несёшь?

– Это… это насчёт того, что случилось у Хасимото. Это не посторонний человек.

Джоанна треснула меня по руке:

– А ну прекрати бормотать непонятную чушь, как полный идиот!

– Ты что, не поняла? Помнишь, что сказал Мандрагора? Про тебя?

– Ты и сам отлично знаешь, что он сказал. Про мою маму. Что она сломана и починить её нельзя.

– Точно. И что ты делала в этом предсказании? Стояла рядом с ней, так? Я совершенно уверен, что именно это он и сказал.

– И что?

– А то, что идиотка из нас ты, а не я. Ты что, не поняла? Это только что произошло. В студии Хасимото. Только это была не совсем твоя мама. Это была картина, на которой её нарисовали. И она – в смысле, картина – сломана.

– И её не починишь, – протянула Джоанна. – Вот это да. Ты прав, Гейб. Значит, Мандрагора в конечном итоге оказался прав.

– Да, но кого это интересует? Я к тебе не поэтому пришёл.

– Тогда почему?

– Ты ещё не поняла? Это цена.

– Что-что?

– Выкуп. Ну, понимаешь? Для бутылочки. Если один человек побеждает, кто-то должен проиграть. Твоя мама поправилась, так? Значит, другая мама должна была оказаться сломана.

– И цену заплатила Хасимото? – Джоанна несколько раз моргнула, а потом отвернулась от меня. – Ты серьёзно думаешь, что это она и есть? Что больше никто… никто не пострадает?

– Я уверен.

Джоанна утёрла глаза рукавом и повернулась ко мне, улыбаясь.

– Тогда с этим всё ясно.

– Теперь осталось всего лишь понять, как…

– Слушай, Гейб, помолчи, а? Я знаю. Я знаю, что должна продать бутылочку, пока не потеряла душу. Я поняла тебя. Не обязательно повторять это раз за разом, как будто ты опасаешься, что я про это забыла. Я больше ни о чём и не думаю. Я всё поняла. Ясно? Я поняла.

Она сердито шагнула обратно в квартиру и захлопнула дверь.

С Джоанной порой было нелегко. Но она была единственным известным мне человеком, который, получив бутылочку, не загадал ни одного идиотского желания. Никаких яхт. Никаких «Феррари». Никакой пиццы. Никаких бассейнов. Никаких особняков. Она пожелала только одного – чтобы её мама поправилась.

Всем остальным удалось отделаться от бутылочки, а вот Джоанна теперь оказалась в безвыходном положении. А что, если ей так и не удастся продать её? Что, если с ней что-то случится? Что, если она умрёт до того, как найдёт выход?

Стоя на лестничной клетке у её двери, я принял решение.

Я решил это не потому, что был таким уж героем или благородным человеком. Я не больший альтруист, чем другие люди. Скорее уж дело было в том, что я устал беспокоиться за Джоанну и её душу. Казалось, что проще беспокоиться за себя.

24 Один цент

Я снова подошёл к двери Джоанны и собрался было постучать. И остановил себя. Я знал, что она никогда не продаст мне бутылочку. Ни за что на свете. Я попрошу. Она откажется. Я буду просить. Она велит мне заткнуться и идти домой. Где-то в этом промежутке она треснет меня. Я потёр место, которое всё ещё ныло после предыдущего удара.

И тут мне пришла в голову новая идея. Я прикинул, посчитал, вздохнул и отправился на первый этаж. Я постучал в дверь Алехандро.

Он открыл. Глядя на меня широко раскрытыми глазами, наш мастер утёр пот со лба. Я спросил, могу ли я зайти. Он нахмурился, осмотрелся, словно желая убедиться, что никто не смотрит, и впустил меня.

Я знал, что жильё у него крошечное, но вот чего я не ожидал – так это невероятной красоты. Другого слова и подобрать было нельзя. Вся его квартирка напоминала каюту на яхте – если бы яхты делали из обрезков досок.

Скошенный потолок ступенями спускался вниз, поскольку его каморка располагалась под лестницей. Стены состояли из резных деревянных квадратиков, идеально подогнанных друг к другу, ошкуренных и пропитанных маслом до такого блеска, что я почти видел собственное отражение. Каждый квадратный дюйм площади использовался по полной – повсюду были втиснуты забитые до отказа книжные полки, резные шкафчики, а в стену встроен небольшой столик, украшенный вставками из ценных пород дерева. Вся мебель сияла. Пространство под лестницей занимала узкая, но уютная на вид кровать. Пол покрывали тканые коврики, приятно пружинившие под ногами. Единственное, что слегка портило невероятную красоту деревянных панелей по стенам, – это всё те же детекторы дыма. Здесь их тоже поставили.