Страшная тайна - [44]

23 Я принимаю решение

Мы стащили с Генри разорванный портрет матери Джоанны в сломанной раме. И, дорогой читатель, ты, наверное, ждёшь, что я испытывал страшную неловкость. Но на деле Джоанна так разозлилась, что для моих чувств в этой комнате просто не осталось места.

– Я рада, что мы её сломали, – прошипела Джоанна, яростно глядя на Хасимото. – Это моя мама, не ваша. Моя мама. Когда она умирала. Вы даже не спросили разрешения.

Хасимото прижала к себе сломанную картину, будто это был её больной ребёнок.

– Сотни часов. Может быть, даже тысячи. Это должна была быть моя величайшая работа.

– Ваша величайшая работа? – переспросила Джоанна. – Её даже не вы написали. Готова поспорить, что это всё его кисть! – Она указала на Джимми Хайда.

– Интересно, нельзя ли её как-нибудь сшить? – задумалась Хасимото.

– Я вам не позволю, – твёрдо сказала Джоанна. – Я заберу её с собой. А вам я её не оставлю.

Хасимото посмотрела на Джоанну, вздохнула и легла на пол.

– Вообще ты совершенно права. Я её не писала. Я ни одной картины не написала. Все они принадлежат кисти Джимми.

– Кто бы сомневался, – буркнула Джоанна. – Он делает всю работу, а вам достаётся вся слава. Надеюсь, вы ему хотя бы платите.

– Плачу? Конечно же, я ему не плачу. Он не наёмный работник. Он мой муж.

– Вы женаты?

– Конечно, женаты. Я люблю его. Как его можно не любить? Взгляните на это.

Она погладила разорванный холст, с которого смотрел на нас портрет миссис Сэдли.

– Тогда почему бы вам не рассказать всему миру, что он делает всю работу, чтобы и слава досталась ему?

Джимми сел рядом с Хасимото, взял её за руку и покачал головой, глядя на нас.

– Я пыталась, – грустно сказала Хасимото. – Но он заставил меня пообещать не делать этого. Он предпочитает анонимность. Правда, милый?

Джимми улыбнулся и кивнул.

– Анонимность, – проговорил он чуть слышно.

– Мой анонимный гений. Он говорит, что радость ему приносит сама работа. Творческий процесс. А мне радость приносит… внешняя сторона. – Она поцеловала Джимми руку. – Я – воплощение внешней красоты. А мой Джимми – красоты внутренней.

Она рассмеялась.

– Моя фамилия в замужестве вовсе не Хасимото. Я миссис Хайд. Хитоми Хайд. Но с таким именем из продажи картин не устроишь шоу. Знаете, я занималась искусством долгие годы. Делала то же самое. Заворачивала полотна. Но из этого ничего не выходило. Это никого не трогало. А потом я встретила Джимми. Он писал картины для туристов на Гавайях. Сидел на тротуаре в Вайкики – и такую красотищу творил! На старых картонках, на фанере. Но гениальность ни с чем не спутаешь. Мои завёрнутые картины никого не интересовали, покуда внутри не скрывалось такой красоты. Как только я скрыла под тканью одну из прекрасных картин Джимми, люди почувствовали странную силу, исходящую от неё. Сама живопись таилась от глаз – никто не видел аккуратных мазков его таланта запечатлевать жизнь – но они чувствовались даже сквозь слой ткани, под опутавшей их верёвкой. – Хасимото повернулась к нам. – Вы будете хранить наш секрет?

– Наверное, – сказал я. – В конце концов, люди в галерее покупали не только его живопись, но и вашу обёртку. Это часть тайны притягательности этих картин, так?

– Да, дружок, – улыбнулась Хасимото. – Это часть тайны.

– Значит, это вы любите гавайскую музыку?

– Что?

– Музыку. Гавайскую музыку.

– Да, я. Я выросла в Гонолулу. Я слушаю музыку, пока он работает.

Я внимательно посмотрел на картину и вспомнил, где видел именно этот образ – это было в тот день, как мы переехали в Брайт-хауз. Я видел миссис Сэдли у окна и тогда же приметил Джимми Хайда, который смотрел на неё, держа в руках блокнот и карандаш.

Джимми помог Хасимото подняться на ноги. Та отвесила Джоанне лёгкий поклон.

– Прости, что мы решили написать твою мать без разрешения. Я думала, что это не будет иметь значения, поскольку её всё равно никто не увидит. Забирай картину и иди. Я приношу свои извинения. Но уходи.

Джоанна взяла картину, и мы вышли из студии.

Когда я вернулся домой, в квартире никого не было. Мама с папой повели девчонок на вечеринку с мороженым в их начальной школе, так что я ожидал, что буду совсем один. Зайдя же в гостиную, я обнаружил Алехандро на стремянке.

– Что вы делаете? – удивился я.

Алехандро указал на дыру в потолке. Большую часть он заложил куском гипсокартона и теперь мазал сверху мокрой штукатуркой.

– Оглянуться не успеешь, как я её заделаю, – пообещал Алехандро.

– Эта дыра здесь не один месяц, – возмутился я. – Ничего себе «оглянуться не успеешь».

– Я бы раньше починил, – пожал плечами Алехандро, – но миссис Эпплъярд потребовала, чтобы я этого не делал.

– Почему?

– Вы доплатили только за ремонт протекающих труб. За ремонт потолка вы не доплачивали. Если не доплачивать, ремонт занимает гораздо больше времени. Так устроена жизнь в Америке. Это земля смелых духом, а также земля, где бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Я делаю, что мне велят. Я не могу позволить себе ссориться с миссис Эпплъярд.

– Почему же вы не уволитесь и не найдёте работу получше? – полюбопытствовал я. – Мне кажется, вы мастер на все руки.

– У меня нет документов, – объяснил Алехандро. – Пока я работаю на неё, я остаюсь в Америке. Если я уволюсь, миссис Эпплъярд сообщит обо мне властям. Они отправят меня обратно или, хуже того, посадят в тюрьму.