Странствующий - [3]

Итак, размышления по дороге приводят меня сюда. Кто-то скажет, ничего в месте этом странного нет, и будет прав. Среди бетонных коробок шестирядным шоссе к высокому берегу реки прижато царское село. Внутри крепостных стен стоит тишина. От тишины поначалу звенит в ушах,  потом привыкаю.

Бреду по траве среди вековых лип и тополей. Обхожу сидящих и лежащих на упругой траве людей, греющихся на солнышке. Меня обступают огромные дубы, которым более шестисот лет. Их корявые ветви в опушении нежно-зеленой листвы басовито поскрипывают высоко в синем небе. Задираю голову до головокружения, ноги подгибаются и укладывают меня на сочную траву, присыпанную прошлогодними жестяными листьями. Невдалеке белеют царские палаты, трапезная с маленькими оконцами в стенах метровой толщины. По другую сторону рубленая изба, из толстых сизых бревен. Стоит трехсотлет­ним крепышом, как немой укор поклонникам технического прогресса. Прикрыв глаза, впитываю старину. Вдыхаю парной аромат скошенной травы. Слышу мягкий шелест юной листвы, далекое поцвиркиванье птичек и приглушенный детский смех.

¾ И как вы только здесь живете, ¾ раздается необычный голос. Он не звучит, но слышен. Будто «тихо сам с собою, я веду беседу».

¾ Да вот так и живем. Каждый по-своему, ¾ отвечаю незримому собеседнику. ¾ А ты сам откуда?

¾ Отсюда, только на несколько веков раньше.

¾ Тогда что же тебя удивляет? Здесь почти ничего не изменилось.

¾ Воздух у вас тяжелый. Все вокруг отравлено каким-то ядом.

¾ Это точно, ¾ соглашаюсь. ¾ Сам удивляюсь, как выживаем. Послушай, а ты сейчас где: там или здесь?

¾ Точно не знаю. Скорей всего, и там и здесь. А может быть, ни там, ни здесь, а где-то посередине. Да ты сам подумай, разве я смог бы дышать вашим воздухом? Лежать на вашей траве? Пить вашу воду?

¾ Ты еще добавь: «облучаться вашей радиацией».

¾ Это вообще для меня смертельно.

¾ Не забудь и наше телевидение, прессу, рекламу.

¾ Этот Содом и вспоминать не хочу. Огнем бы все пожечь!.. Ох, прости.

¾ Ничего. Это желание ежедневно у всех нормальных людей возникает. А я смогу жить в твоем времени? Как ты думаешь?

¾ Скорей всего нет. У нас много кислорода. Ты бы им отравился. Помнишь, как у тебя болела голова, когда ты приезжал в деревню впервые после зимы? Только у дымного костра и отходил.

¾ А как же мы с тобой говорим сейчас? У нас и язык должен быть разный. Тебе положено говорить: сице, непщевати, углебати, усыренный, обаче…

¾ Примерно так я и говорю. Но между нами переводчик. Наверное, это Ангел. Эй, а ты хоть знаешь, кто такие ангелы? А то, может, вы уже и в ангелов не верите?

¾ Некоторые верят. Я тоже.

¾ Значит, ты не совсем пропащий. Тогда спасайся. Время не идет ¾ оно летит. Спасайся, брат. И помни: «Путь человека ¾ есть путь из бездны».

¾ А если я в эту бездну все-таки упаду?

¾ Значит, встанешь, отряхнешься и снова — вверх. Помни, что сказано в «Пастыре» Ерма: «Не бойся, Бог или сокрушит сердце твое, или кости твои». Ты в руках Божиих ¾ не бойся.

Открываю глаза. Рядом никого. Жаль. Мне еще столько нужно сказать  собеседнику из прошлого, да и расспросить о многом. Впрочем, что это я? Не слишком ли доверчив? И тут вспомнилось кое-что.

 В годы своего неофитства, начитавшись святителя Игнатия Брянчанинова, любил я, помнится, навешивать ярлык — «прелестник». Чуть кто думает не по-моему, слишком возвышенно, что не вмещало мое суетливое сознание ¾ на нос ярлык! Но однажды, Господь послал мне вестника для вразумления.

Случилось это на старой квартире. Заходит ко мне в гости соседский мальчик. Никогда раньше его не замечал: мало ли детей бегает по двору. Этот Лёня к тому же какой-то невзрачный, болезненный. Ну, одолжил я ему дрель и повел провожать к двери. И тут он иконы мои увидел и разговорился. Оказывается, он тоже верующий, а имя его настоящее Пантелеимон.

¾ Что же, ¾ спрашиваю, ¾ ты у своего небесного заступника здоровья не выпросишь?

¾ Что ты, дядь Тихон, ¾ вздрогнул он даже, ¾ моя болезнь ¾ это все что у меня есть. Это дар Божий. Когда я терплю боль и унижения, то чувствую, что спасаюсь. А если их не будет, что тогда останется?

Слова мальчика, признаться, меня удивили. Может, потому, что сам был здоров. А, может, потому, что вера моя жила больше в голове, чем в сердце. В тот вечер мы долго с ним беседовали под чай с печеньями. Узнал я, что мальчик по причине болезни и своей православной «инакости» одинок. Более того, терпит насмешки и унижения от сверстников.

¾ Хочешь, я по-мужски поговорю с мальчишками? ¾ спрашиваю, указывая подбо­родком в сторону боксерского мешка с перчатками.

¾ Что ты, дядь Тихон, ¾ снова вздрагивает он, ¾ не надо.

И снова я посрамлен мальчиком. И здесь он оказался опытней меня. Смотрел я на него, а в душе моей боролись два противных чувства: жалость к его фиолетовым нитяным жилкам, проступающим сквозь тонкую кожу, и уважение к его твердой вере. Болезненная истонченность давала ему прозрачность для проникновения силы Божией. Вспомнились слова из Послания Коринфянам апостола Павла, которые до сих пор не понимал: «…Дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. Но Господь сказал мне: «Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи».