Странствие Бальдасара - [13]

Несколько долгих секунд их взгляды тяжело давили на мое лицо, наконец я бросил: «Нет ли у одного из вас среди его книг того трактата Мазандарани, о котором так много говорят теперь, „Сотого Имени“?»

Я задал вопрос самым легким, самым небрежным, самым ироничным тоном, какой только возможен. Но в тот же миг повисла тишина, и мне показалось, что молчание объяло группку окружавших меня людей, улицу и целый город. В ту же минуту все взгляды отвернулись от меня и устремились к моему другу Абдесамаду. Но и он уже больше не глядел в мою сторону.

Он прочистил горло, как будто собирался что-то сказать, но лишь испустил какой-то странный смешок и резко прервал его, чтобы выпить глоток воды, прежде чем обратиться ко мне: «Твои визиты всегда доставляют нам удовольствие!»

Это означало, что с этой темой покончено. Я поднялся, совершенно пристыженный, коротко попрощался с теми, кто сидел подле меня; остальные уже разбежались.

Направляясь к постоялому двору, где мы собирались переночевать, я чувствовал себя как побитая собака. Хатем явился ко мне сказать, что хочет отправиться купить кое-какие припасы, Хабиб промямлил, что собирается прогуляться до порта, — я отпустил того и другого без звука. Рядом со мной остался только Жабер, но и с ним я тоже не обмолвился ни единым словом. Что я мог бы ему сказать? «Будь ты проклят, Бумех, это по твоей вине я был так унижен?!» По его вине, по вине Евдокима, Идриса, Мармонтеля и стольких других; но прежде всего по своей собственной вине — в конце концов, именно я должен был хранить свою репутацию и достоинство.

Однако я спрашивал себя, почему эти книжники повели себя подобным образом, почему были так неприветливы с тем, кто всегда знал их как любезных и обходительных людей? Я ожидал всего вплоть до насмешек. Но не такой враждебности. Мой вопрос все же был задан так осторожно! Я не понимаю. Не понимаю.

Я постарался успокоиться, чтобы написать эти строки. Но это происшествие привело меня в дурное расположение духа на весь оставшийся день. Я накинулся на Хатема, который не купил того, что я хотел; потом на Хабиба, вернувшегося за полночь со своей прогулки.

Бумеху, первопричине моих неудач, мне нечего было сказать.

В дороге, 26 августа.

Как я мог оказаться таким наивным?

Это же было у меня перед глазами, а я этого не увидел!

Когда я проснулся сегодня утром, Хабиба уже не было. Он рано поднялся и прошептал на ухо Хатему, что должен купить кое-что на базаре возле Цитадели, он присоединится к нам у Бассатинских ворот, на северо-восточной окраине города. «Хорошо бы он добрался туда прежде нас, — вскричал я, — потому что я не стану дожидаться его ни одной минуты». И сразу же распорядился об отъезде.

Эти ворота находятся недалеко от постоялого двора, и мы пришли туда очень быстро. Я осмотрелся: Хабиба нигде не было видно. «Дайте ему еще немного времени, он придет!» — начал умолять меня приказчик, всегда питавший слабость к этому мальчишке. «Долго я его ждать не стану!» — ответил я, топнув ногой. Но мне поневоле пришлось его дожидаться. А что еще я мог сделать? Мы отправились в длительную поездку, не собирался же я оставлять племянника на дороге!

Через час, когда солнце в небе стояло уже довольно высоко, Хатем закричал мне с ложным воодушевлением: «Вон Хабиб, он бежит, он нам машет, он славный мальчик — да хранит его Бог! — всегда любящий, улыбающийся; самое главное, хозяин, что с ним не приключилось никакого несчастья…» Все это он говорил лишь для того, чтобы племянник избежал моего гнева. Но мне не хотелось позволить себе смягчиться. Мы прождали его целый час! И речи быть не могло о том, чтобы я с ним поздоровался или улыбнулся, я не желал даже смотреть в ту сторону, откуда он появился. Я постоял еще ровно минуту, пока он не добрался до нас, а потом двинулся прямо к городским воротам.

Хабиб был уже за моей спиной, я чувствовал, что он совсем близко, я слышал его шумное дыхание. Но я так и не обернулся к нему. Я снова начну с ним разговаривать, сказал я себе, только после того, как он почтительно поцелует мне руку и пообещает никогда больше не отлучаться без моего позволения! Если уж нам приходится всем вместе продолжать это путешествие, я хочу каждую минуту знать, где находятся мои племянники!

Проходя мимо стражника, охраняющего ворота, я вежливо попрощался, назвал себя и сунул ему в руку монету с положенной платой.

— Это ваш сын? — спросил тот, указывая на едущего за мной спутника.

— Нет, это мой племянник.

— А эта женщина?

— Это его жена, — сказал Хабиб.

— Проезжайте!

Моя жена?

Я промолчал, я даже не рискнул бросить взгляд назад, чтобы не выдать своего удивления. Малейшая заминка перед оттоманским стражником, малейшее колебание, неуверенность — и все мы можем оказаться в тюрьме.

Моя жена?

Я предпочел сначала отъехать на достаточное расстояние от заставы и от солдат, продолжая смотреть прямо перед собой. И лишь потом я обернулся.

Это была Марта.

«Вдова».

Облаченная в черное, она улыбалась.

Нет-нет, уверяю вас, я совсем ничего не знал до этого самого момента, ничего не подозревал. Должен признать, что это устроил Хабиб. У него, так часто использовавшего проказы и шалости, чтобы очаровывать мужчин и женщин, в эти последние дни не вырвалось ни одной многозначительной ухмылки, ни одного двусмысленного слова. Казалось, он, так же как и я, оскорблен публичными обвинениями Расми. Некоторые из них были не так уж беспочвенны, как я теперь понимаю.