Странствие Бальдасара - [109]

Во время беседы я ввернул словечко о «Сотом Имени», дав понять, что мне известно, что Корнелиус привез его из Смирны. Мой собеседник даже не вздрогнул, но мне показалось, что во взгляде его засветилось живое любопытство. А может, и подозрение.

— Увы, я не читаю по-арабски. Если бы это был итальянский, французский, латынь или греческий, я мог бы точно сказать вам, какие книги стоят на наших полках. Но что касается арабского или турецкого, тут придется ждать Корнелиуса.

Я проявил настойчивость и описал, как выглядит это сочинение: его размер, золотое тиснение в виде концентрических ромбов на переплете из зеленой кожи… Тогда приказчик, оставшийся в комнате, чтобы послушать наш разговор, счел нужным вмешаться:

— Похоже, это та самая книга, которую взял капеллан?

Старый Уиллер пригвоздил его взглядом, но зло, если можно так выразиться, уже свершилось. Скрывать что-либо было уже бесполезно.

— В самом деле, это, должно быть, та самая книга, мы продали ее несколько дней назад; но оглядитесь, посмотрите внимательно, я уверен: здесь найдется то, что вас обязательно заинтересует.

Он приказал своему работнику принести сюда несколько фолиантов, названия которых мне даже не хочется вспоминать; не могло быть и речи о том, чтобы я отказался от дальнейших попыток и упустил эту книгу.

— Я проделал столь долгий путь, чтобы приобрести это сочинение, и был бы вам очень признателен, если бы вы могли указать мне, где найти этого капеллана, я попытаюсь выкупить ее у него.

— Соблаговолите извинить меня, но, полагаю, что я не вправе рассказывать вам о том, кто и что у меня купил, а тем более давать адреса наших клиентов.

— Но если ваш сын настолько доверял мне, что оставил свой дом со всем его содержимым…

Мне не пришлось продолжать.

— Ладно, Иона вас проводит.

По дороге юноша, вероятно, введенный в заблуждение несколькими английскими словами, слетевшими с моих губ, вылил на меня целый поток откровенностей, из которого я почти ничего не уловил. Я ограничился тем, что просто кивал ему, наблюдая за уличной сутолокой. Единственное, что я понял из его речей, это то, что человек, на встречу с которым мы идем, когда-то служил духовником в армии Кромвеля. Иона не смог назвать мне его подлинное имя, он, кажется, даже не понял этого вопроса, потому что сам никогда не слышал другого имени, кроме как «капеллан».

Так как купивший мою книгу — священнослужитель, я был уверен, что мы идем к собору, к какой-нибудь часовне или к обители. Каково же было мое удивление, когда приказчик остановился перед дверью пивного погребка. «Ale house» 61 — гласила вывеска. Как только мы вошли, двенадцать пар затуманенных глаз уставились на нас. Было темно, словно в сумерках, хотя еще не пробило полдень. Все разговоры сразу стихли, люди перешли на шепот, в центре внимания оказался, бесспорно, я. Не часто встретишь в подобных местах человека в генуэзском одеянии. Я поздоровался кивком, а Иона осведомился у хозяйки — высокой пышечки с блестящими волосами и наполовину обнаженной грудью, — здесь ли уже капеллан. Она просто ткнула пальцем, указывая наверх. Мы тотчас пошли по коридору, в конце которого находилась лестница со скрипучими ступеньками. На самом верху обнаружилась закрытая дверь, в которую приказчик и постучал, а потом, повернув ручку, позвал вполголоса:

— Капеллан!

Этот капеллан не имел в моих глазах ничего общего со служителем цервки. Говоря «ничего», я, конечно, преувеличиваю. В нем, без сомнения, была некая естественная величавость, хотя бы его высокий рост, но широкая окладистая борода делала его похожим скорее на православного попа, а вовсе не на английского священника. В митре, в наброшенной на плечи ризе, с посохом в руках — он мог бы выглядеть епископом, возвышающимся над своей паствой. Но вокруг него не было ни ореола святости, ни духа целомудрия, ни какой-либо умеренности. Совсем наоборот: он сразу же показался мне похожим на кутилу-язычника. На низком столике перед ним стояли три кружки пива: две пустые и одна еще на три четверти полная. Он, вероятно, только что отпил глоток, потому что было заметно, как по усам у него еще стекают белые хлопья пены.

Широко улыбнувшись, он пригласил нас к столу. Но Иона извинился, сказав, что должен вернуться к своему хозяину. Я дал ему монетку, а капеллан наказал ему принести нам еще две пинты пива, прежде чем он уйдет. Вскоре к нам поднялась сама хозяйка и поднесла два пива, почтительно улыбаясь своему гостю, а «божий человек» отблагодарил ее, шлепнув по заду, причем не слегка, а так, что мне показалось, будто это сделано лишь для того, чтобы меня шокировать. Я и не старался скрыть свое смущение, думаю, они были бы раздосадованы, если бы я счел эту выходку обычным делом.

До ее прихода я успел представиться и объяснить, что только что прибыл в Лондон. Я с трудом пытался говорить по-английски. Чтобы избавить меня от дальнейших мучений, он ответил на латыни: на языке ученой латыни, странно звучавшей в этих местах. Могу даже предположить, что он хотел переиначить Вергилия или другого античного поэта, бросив мне:

— Так вы покинули орошаемую Благодатью страну, чтобы прибыть в наш край, терзаемый Проклятием!