Странствие Бальдасара - [108]

Неделю спустя я увидел капитана, он пришел в сопровождении незнакомых мне людей и начал выкликать самых крепких моряков. Я понял, что это делается для того, чтобы снять груз, бывший у нас на борту. Их привели в наш «сарай» только под вечер и вернулись за ними на следующий день и еще раз — на третий.

Единственный вопрос жег мне губы: пока голландцы потрошили корабль, не обыскали ли они заодно и пассажирские каюты? Я долго искал способ, как бы его задать, чтобы удовлетворить свое любопытство, не привлекая подозрений; но в конце концов отказался от этого. В моем положении нетерпение — худший советчик.

В течение всех этих долгих дней тревоги и ожидания, сколько раз я вспоминал Маимуна, все, что он рассказывал мне об Амстердаме, и все, что я сам привык думать об этом городе. Этот город, бывший тогда таким далеким, стал для нас местом нашей общей мечты, горизонтом надежды. Мы обещали друг другу посетить его когда-нибудь вместе и пожить там, а может, Маимун уже здесь, как он и хотел. Что до меня, то мне жаль, что я ступил на эту землю. Мне жаль, что я приехал сюда, став пленником в стране свободных людей. Мне жаль, что я провел в Амстердаме столько дней и ночей и не увидел ничего, кроме стен этого сарая.

Прошло еще две недели, прежде чем нам позволили подняться на палубу нашего корабля. Впрочем, нам пока еще не разрешили сниматься с якоря. Мы по-прежнему лишены свободы, но теперь уже на борту «Sanctus Dionisius», который постоянно патрулируется отрядом солдат.

Чтобы следить за нами было легче, нас всех заперли на одной половине судна. Моя каюта — с другой стороны, из осторожности я стараюсь не ходить туда, чтобы не выдать свой секрет.

И даже когда корабль наконец отчалил, я еще некоторое время не решался возвращаться в свою прежнюю комнату, так как голландский отряд оставался на борту до тех пор, пока мы не вышли из их внутреннего моря, из Зюйдерзее, и не добрались до Северного моря.

Только сегодня мне удалось убедиться в том, что мои сокровища лежат в тайнике нетронутыми. Там я их и оставил, удовольствовавшись тем, что взял перо, чернильницу и дневник.

15 августа.

Все матросы на корабле напились, я и сам немного выпил.

Любопытно, что на этот раз я не заболел, как только мы вышли из порта. И несмотря на все, что мне пришлось пережить, я ступаю по палубе твердым шагом.

Маурицио, нализавшийся так же, как и старшие, сообщил мне, что после того, как корабль арестовали, капитан заявил, будто только треть груза направлялась в Лондон, а две трети предназначались одному амстердамскому купцу. Когда мы приплыли в город, он якобы попросил обратиться к одному человеку, которого хорошо знал. Но того не было в городе, и пришлось ждать его возвращения. После этого события стали развиваться очень быстро. Поняв, что от него требуется, и, увидев, что это — выгодная сделка, тот торговец подтвердил слова Центурионе и взял доставленный товар. Власти же удовлетворились захватом оставшейся трети, а потом отпустили людей и корабль.

Безумец — с этого меня не собьешь! — но как же он очевидно ловок, наш капитан! В этом человеке борются и попеременно сменяют друг друга по меньшей мере две души.

17 августа.

По словам Маурицио, наш капитан вроде бы еще раз обманул голландцев, уверив их, что возвращается в Геную, тогда как сейчас он идет прямо в Лондон!

19 августа.

Мы поднимаемся по устью Темзы; на борту у меня не осталось ни одного приятеля, я имею в виду — никого, с кем можно было бы перемолвиться словом, поддерживая беседу, как принято между приличными людьми. Делать мне сейчас нечего, и я должен был бы писать, но мозг мой пуст и лишен вдохновения, рука не пишет.

Лондон — я приехал сюда, хотя никогда и не мечтал об этом.

Понедельник, 23 августа 1666 года.

Мы добрались до дебаркадера лондонской пристани с первыми лучами солнца, после того, как нам трижды преграждали путь, пока мы поднимались по реке, — настолько англичане сейчас настороже после недавних столкновений с голландцами.

Едва приехав, я поместил свои скудные пожитки на постоялом дворе возле доков на берегу Темзы и отправился на розыски Корнелиуса Уиллера. От пастора Кенена я знал, что его магазин находится недалеко от собора Святого Павла, и стоило мне задать несколько вопросов другим торговцам, как они отвели меня туда.

Войдя в дом, я спросил, могу ли я видеть господина Уиллера; молодой приказчик провел меня наверх к глубокому старику с худым и грустным лицом, который оказался отцом Корнелиуса. Тот сейчас в Бристоле, сказал он мне, и вернется не раньше чем через две-три недели; однако, если я нуждаюсь в каких-нибудь сведениях или ищу какую-то книгу, он был бы счастлив мне их предоставить.

Я назвал себя, но, так как ему мое имя ровным счетом ничего не говорило, я объяснил, что я — тот самый генуэзец, которому Корнелиус оставил свой дом в Смирне.

— Надеюсь, с ним не случилось беды, — забеспокоился старик.

Нет, дом ничуть не пострадал, он может быть спокоен, я проделал это путешествие не для того, чтобы объявить ему об убытках, я прибыл в. Лондон по собственным делам. Я немного поговорил с ним о своей торговле, что не могло не заинтересовать его, ведь мое дело похоже на его собственное. Я вспоминал о когда-то проданных мной вещах и о тех, которых у меня никто никогда не спрашивал.