Странный сосед - [41]

Кожа зудела. Чем больше я пила, чем больше танцевала, чем больше виляла бедрами в руках какого-нибудь незнакомца, лапавшего мою задницу и прижимавшегося пахом к моим разведенным ногам, тем сильнее становился жар. Я хотела пить всю ночь. Хотела танцевать всю ночь.

А еще я хотела трахаться – до потери памяти, пока не завою от ярости и похоти. Я хотела трахаться – пока не лопнет голова и тьма наконец развеется.

Я не стала спешить с последним выбором. Отбраковала старичков. Они хороши, когда надо купить выпивку, но могут не удержаться в седле, стараясь угнаться за девушкой вроде меня. В конце концов я ушла с одним из университетских жеребчиков. Стальные мышцы, тестостерон бушует в жилах и туповатая ухмылка «ух-ты-она-уходит-со-мной».

Он отвел меня в свое общежитие, где я показала ему кое-какие штучки, которые можно делать, свесившись с двухъярусной кровати. Потом, закончив с ним, оттрахала заодно его соседа по комнате. Бакалавр номер один отключился и ничего не имел против, а второй, чокнутый ботаник с атрофированными мышцами, был не только крайне признателен, но и оказался в своем роде полезен.

Я ушла сразу после рассвета, оставив в качестве сувенира трусики на дверной ручке, спустилась в метро и вернулась в отель. Швейцара, когда он меня увидел, чуть не хватил удар. Наверное, принял за проститутку – или, извините, высококлассную девушку по вызову, что, если подумать, было для меня существенным повышением. Но я показала ключи от номера, так что не впустить меня он просто не мог.

Я поднялась в номер, почистила зубы, приняла душ, еще раз почистила зубы и свалилась на кровать. Проспала, как мертвая, пять часов, а когда проснулась, поняла, что впервые за несколько месяцев чувствую себя вменяемой.

А потом, как вменяемый человек, собрала в кучку юбку, туфельки, топ и все выбросила. Еще раз приняла душ, выскоблила щеткой руки, пропахшие спермой, по́том и водкой с лаймом, смазала цитрусовым лосьоном синяки на груди и ребрах, стертые в кровь бедра и искусанные плечи. Переоделась в серые брюки и сиреневую водолазку. И отправилась домой, к мужу.

Буду хорошей, твердила я себе всю дорогу. Отныне я буду хорошей.

Но в глубине души я знала, что сделаю это снова.

В том-то и дело, что жить во лжи не так уж и трудно.

Я поцеловала мужа в щеку. Джейсон чмокнул меня в ответ и вежливо осведомился, как прошел уик-энд.

– Чувствую себя намного лучше, – ничуть не кривя душой, ответила я.

– Рад за тебя, – сказал он.

Я посмотрела в его темные глаза и поняла – он прекрасно знает, где я была и что делала. Поняла, но не сказала ни слова. И он ничего не сказал. Жить во лжи означает, помимо всего прочего, не признавать этого. Ты просто оставляешь все как есть, и ложь громоздится, как слон посредине комнаты, которого вроде как не замечают.

Я поднялась наверх. Разобрала сумку. Взяла на руки дочь, прижала к груди и в какой-то момент сделала для себя открытие: шлюха я или не шлюха, прелюбодейка или нет, но она пахнет, а также воспринимает и любит меня так же, как если бы я сидела с ней, читала «Сбежавшего Кролика» и целовала нежно в макушку.

Всю следующую неделю я раздевалась и одевалась только тогда, когда оставалась одна. Наверное, это была своего рода любезность. Джейсон всю неделю просиживал допоздна перед компьютером, явно меня избегая.

Где-то на седьмую или восьмую ночь, когда отметины от укусов зажили, а утро по-прежнему заставало меня в пустой постели, я решила, что дело зашло слишком далеко. Я любила Джейсона. Правда. И верила, что он тоже меня любит. Он и вправду меня любил. Просто не собирался со мной спать. Вот уж ирония. Единственный мужчина, отнесшийся ко мне с уважением, сочувствием и пониманием, оказался также единственным, кто совсем меня не хотел. Но любовь все равно остается любовью, так ведь? А если верить «Битлз», она – это все, что нам нужно[11].

Я надела банный халат и тихонько спустилась вниз – попросить мужа вернуться в постель. Он, как обычно, сидел за домашним компьютером. Я заметила, как горят его щеки, как блестят глаза. Перед ним лежали какие-то бумаги, финансовые документы, в том числе и заявка на кредитную карту.

– Убирайся отсюда, – сказал он резко, и я, приняв во внимание тон, именно так и поступила.

Четыре часа спустя мы сидели в кухне за стойкой и ели хлопья, Ри ворковала в автоматической качалке.

Ложку за ложкой. Молча. Без слов. Потом он потянулся и взял меня за руку. Что-то вроде того, что у нас снова все хорошо. До следующего раза, когда я опять исчезну в номере отеля. До следующего раза, когда он исчезнет в компьютере.

Может, у него в голове тоже выросла тьма? Ощущал ли он когда-нибудь запах гниющих роз? Проклинал ли цвет своих глаз? Или ощущение собственной кожи? Я так и не спросила его. И никогда не спрошу.

Первое правило лжи, помните? Никогда ее не признавать. А потом, за чашкой разбухших хлопьев, мне пришло в голову, что я могу так жить. Так, но отдельно. Вместе, но одна. Любить, но изолированно. В конце концов, я именно так жила едва ли не всю жизнь. В доме, где мать могла появиться посреди ночи и вытворять жуткие вещи с зубной щеткой. В доме, где потом, через несколько часов, мы могли сидеть все вместе за столом и передавать друг другу поднос с печеньем на кефире.