Странные женщины - [14]

Может, ты посмеешься над этой детской проблемой, но тут не детская проблема, мое чутье говорит, что этот юноша — человек крайних поступков. Мне тысячу раз надо быть осторожной.

И я придумала. Вот сейчас, пока говорила, придумала. Я скажу, что у меня украли сумку. Немного денег, еще кое-какие мелочи и сочинения. И скажу, что пусть не расстраиваются, всем за труд поставлю по пятерке, в назидание уголовному миру. Пусть знают, что нас не победить!

Он, конечно, поймет. Но мой поступок тем хорош, что его нельзя однозначно оценить. Ни да, ни нет. Он поймет, что я решила его тайну оставить тайной. А что я по поводу сочинения думаю, не поймет. Если, конечно, не спросит прямо. Я очень надеюсь, что у него на это духу не хватит.

А если хватит?

Я совсем сдурела. Украли сумочку, надо же! Выдумала!

Все гораздо проще. Единственный выход: дать ему понять, что я принимаю его слова и его сочинение всего лишь как шутку. Ты понимаешь? Очень просто: если я принимаю это всерьез и высмеиваю, тогда драма и трагедия. Но если я делаю вид, что принимаю как розыгрыш, тогда повода для драмы нет. Правда, он будет пытаться найти способ убедить меня, что это не розыгрыш. Но это будет потом. У меня будет тайм-аут, я успею что-нибудь придумать. И вообще, ты же мне сам говорил: с неприятностями надо разделываться по мере их поступления. Но тогда почему со мной ты не сразу разделался?

ОН

Десять, девять, пять, три, два, один, пуск! Никогда не хотел быть космонавтом, между прочим. Или полярником. Вертеться на орбите с каким-нибудь напарником полгода, с ума сойдешь. Я бы через месяц его придушил. Но одному еще хуже. Что получается? Получается вот что: я презираю людей, я их терпеть не могу, но я и без людей не могу. Ладно. Это так. Лирическое отступление…

В школе в понедельник я сделал вид, что страшно Лизой оскорблен. Она потихоньку спросила, когда никого рядом не было: ты что, обиделся?

Я говорю: что вы, что вы, никаких проблем!

Она говорит: приходи сегодня вечером.

Спасибо, мадам, занят. Может быть, завтра. Или на той недельке.

Нет, я не обиделся. Просто она мне действительно разонравилась. Не потому, что я увидел, как она ревет. И не из-за этого мужика, которого она любит. Или из-за него… Не знаю почему. Взяла и разонравилась. А если разонравилась, то — бесполезно.

И я всю неделю прожил тихим мальчиком.

Нет, было кое-что, тоже в понедельник. Лера нам сочинения дала на свободную тему. Между прочим, железная выдержка: смотрит на меня, как на всех, будто я ей ничего не говорил. Короче, дает сочинения нам. О самом интересном событии за последнее время и тому подобное. Я думаю: вот бы ей написать про то, как я всю ночь пытался одноклассницу трахнуть и что из этого вышло. Умрет со смеху. Но нельзя. А почему нельзя? И я уже собрался именно про это написать, а потом подумал, что даже если я заменю Лизу на другую, Лера может все равно как-нибудь догадаться. Потом подумал: как она догадается, с ума, что ли, я сошел? И пока так думал, пропала охота про это писать. Но уже меня повело, уже я просто так сочинить не могу. И решил объясниться Лере в любви уже письменно. Ну и накатал, что самое большое событие — это она.

Через день она приносит сочинения, раздает их, объявляет оценки, разбирает ошибки всякие. И говорит, что многие вместо нормальных сочинений вовсю прикалывались, но она за приколы решила оценки не снижать. Не хочет человек серьезно писать — его же не заставишь. Тут она правильно рассудила. В том числе и мне говорит: а вот самый большой шутник. И отдает мне сочинение, там за грамотность четыре, а за содержание почему-то четыре с минусом.

Ох и шутник, говорит, ох и шутник!

Все сразу: что, что, что?

А она: да так, пустяки.

Все ко мне: что, что, что?

Шиш вам, перебьетесь!

Только ее спросил: а почему за содержание четыре с минусом?

Она говорит: стилистические ошибки.

Мне даже обидно стало: не поверила.

И я всю неделю делал вид, что в страшном горе. На самом деле просто неделя такая была: не хотелось ничего делать, не хотелось никого удивлять. Себя в том числе. Может быть у великих политиков небольшой отпуск?

А вчера решил прогуляться. Куда ноги приведут. Сначала они меня к родному папаше привели, и я получил налог на ухо. Так я это называю. Бедный папаша. Один-единственный разочек спьяну сына за ушко подергал сто лет назад и вот теперь всю жизнь расплачивается. Денег взял не много и не мало. На вечер хватит. Хотя планов у меня не было. Смотрю: идет Питер. Говорит: пошли со мной.

Ну, я пошел.

У Питера глаза от неба до земли прыгают, языком тротуар метет, чепуху болтает. Явно обкуренный или подкололся. Пришли туда, где я был уже. Старый дом, на второй этаж по лестнице, а там квартира жуткая, без удобств, вместо них помойное ведро в коридоре. Только кран с водой, вот и все удобства. Отопление — печка газовая. И грязь страшенная, и тараканов уйма, даже днем.

Там был уже народ, всех я их знаю. Шишел, Мор, Ригли, Бандан, другие еще. И две девчонки: Чума и Крыся. А у меня тут кличка Пионер. Потому что Бандан когда меня увидел, спросил: а этот юный пионер что здесь делает? Ну, так и стали называть, сперва Юный Пионер, потом просто Пионер. Или иногда — Юный.