Странные страны. Записки русского путешественника - [10]

Буквально метров через триста падает и выворачивает себе ключицу Саша Чикунов, один из заместителей Чубайса, мастер спорта по каким-то единоборствам — открытый, легкий и, как оказалось, легкоранимый. Еще через десять минут начинается бешеный град, которого я никогда раньше не видел — с неба летели камни. И их удары были ощутимы даже невзирая на нашу космическую амуницию.

Дорога, по которой мы идем — так называемая «полка», на которой снег и камни. Слева отвесная скала, справа обрыв. Ширина полки максимум три метра, и плоскость ее наклонена к скале. Для того чтобы ровно держать квадроцикл, нужно все время свешиваться в сторону ущелья, а подсознание требует прижиматься к скале. Но это значит — упасть.

Мысли мои зациклились на одном: никакой больше экспедиции НИКОГДА!

Небольшая остановка, мы перекусили и подпитались волшебной «живой» водой, которая была у всех в рюкзаках за плечами и действительно восстанавливала силы.

Дорога уже чуть-чуть подсохла после града. До лагеря оставалось совсем немного, и тут я увидел солидную рытвину. Решил притормозить, прижал ручку тормоза и в это же время прибавил газ… Дальше — «жизнь моя, иль ты приснилась мне»! Секунды, когда ты быстро-быстро вспоминаешь все, что в этой жизни с тобой случалось.

Подробности мне рассказывали.

Я помнил только то, что увидел пропасть. Что лечу туда на квадроцикле. Похоже, уже в бессознательном состоянии развернул квадроцикл прямо в воздухе и оттолкнулся от него ногами. Подлетев на несколько метров, я бабахнулся об скалу всей своей мощной грудной клеткой, а квадроцикл при этом, продолжая работать, скатывался назад, плавно устремляясь ко дну ущелья.

Моя красивая красно-бело-зеленая рубашка оказалась как будто прострелянной из пулемета — это были следы от острых камней. Первая мысль после «приземления» была про квадроцикл: грохнется он на меня или нет? В какие-то доли секунды я сообразил, что, слава богу, он пролетел мимо. А вторая мысль была такая. Когда я уезжал, Миша Али-Хусейн, режиссер нашего театра и мой товарищ, все время твердил: «Ты уезжаешь, напиши завещание!» Клянусь, что вспомнил Али-Хусейна!!!

Еще я прочувствовал, что медальон с именем и фамилией, который надели мне на шею перед стартом — я тогда недоумевал, зачем? — очень, очень полезная вещь… Через пару лет по нему легко опознали бы мои останки, найденные на дне ущелья…

Потом я повернул голову и глянул вниз. Квадроцикл, скатившийся туда, казался маленьким-маленьким, как крохотная игрушечная модель…

Конечно же, весь конвой остановился. Рядом оказались Вася, Миша, Саша, начали меня щупать и о чем-то спрашивать. Кажется, что-то вкололи, причем пытались сделать укол в вену, но я сопротивлялся и говорил, что мне не надо вообще ничего и все нормально. У артистов часто бывает такое — они могут сломать во время спектакля руку или ногу и доиграть его до конца, не подозревая, что их персонаж по всем медицинским показаниям не может нормально двигаться… Говорят, что и у хоккеистов, и у других спортсменов такое бывает. В состоянии предельного напряжения с человеком много что бывает.

Кто-то вовремя вспомнил, что у нас есть контрольное время прибытия в лагерь, и к этому времени обязательно нужно вернуться. Мой квадроцикл достали со дна ущелья — Саша Давыдов и его напарник каким-то хитрым способом спустились и вывезли это четырехколесное чудо, с которым ровным счетом ничего не случилось. Я снова сел в седло, и через десять минут мы въехали в лагерь. Тут я понял, что почти мертв, и рухнул в палатку.

Платонов предельно осторожно снял с меня «доспехи». Я был очень удивлен: было здорово разбито все тело, но ни одно володино движение не причинило мне боли. Потом уже я спросил у Чубайса, как Володе это удается, и Анатолий Борисович объяснил, что Платонов не раз привозил из Чечни тяжелораненых солдат, и кому, как не ему знать, как отзывается каждое прикосновение к прострелянной, раздробленной, растерзанной плоти.

И вот этот суровый полковник абсолютно поразил меня тонким юмором, благороднейшими манерами и великолепным голосом! Он так замечательно пел под гитару Окуджаву, Галича, Визбора, что я начал всерьез уговаривать его выйти на сцену нашего театра.

Пошел дождь, стучал по крыше палатки. Я не очень понимал — это на самом деле, или снится. И еще всю ночь перед глазами стояла картина маленького квадроцикла на дне ущелья. Такой психологический штамп.

Наутро Чубайс рассказал о разговоре с моей женой Мариной. Я ушел спать в палатку, а он остался в машине: за штурманским сиденьем был оборудован деревянный ящик, любовно прозванный «гробиком», выстланный внутри спальниками, а сверху прикрытый выгнутым листом тонкой фанеры. Предназначался он для отдыха в пути, но Чубайсу там так понравилось, что он часто спал в нем и ночью. В ту ночь его разбудил звонок мобильного телефона, как выяснилось моего, потому что я оставил его заряжаться от аккумулятора, хотя шанс оказаться в зоне действия сети был очень невелик. Он посмотрел на аппарат, увидел, что на экране высветилось имя «Марина» и ответил. Марина услышала не мой голос и тут же забеспокоилась: