Странные сближения. Книга вторая - [2]
— Обыщите вещи господина Пушкина. Меня интересуют его бумаги и особенно шифровальный блокнот.
— Что, простите?
— Блокнот с записями. Особенно с цифрами[2], — пояснил Юшневский.
Приступить к обыску не распакованных вещей удалось не сразу. Застав в отведённой Французу комнате Никиту, развешивающего в шкафу чистые сорочки, Басаргин попросил его убраться. Никита воспротивился, заявив, что к барину кто только не совался, но без позволения никому зайти не удалось. Басаргин прикрикнул на Никиту и потянулся к стоящему у стены чемодану.
— …Зря вы так, — Пушкин взял с розетки-подсвечника серебряный гасильник и вручил Басаргину. — Приложите, рассосётся…
Басаргин прижал гасильник к заплывающему глазу.
— Я убью вашего слугу.
— Тогда я убью вас, — сообщил Пушкин. — Вы, при посредничестве Никиты, нанесёте оскорбление мне, ergo я буду с вами стреляться.
— Эвон как, — гордо сказал Никита, и тут же заткнулся, поймав взгляд Александра. — Виноват-с, — пробубнил он. — Я, ваше благородие, токмо имушчество барина защищал-с, а перед вами глубоко виноват-с.
Юшневский посмотрел на Никиту, изо всех сил изображающего раскаяние, на окривевшего Басаргина, усмехнулся и обратился к Пушкину неожиданно потеплевшим тоном:
— Ну теперь-то позвольте осмотреть ваши вещи, господин Француз. На меня, надеюсь, ваш кутильер не бросится?
— Попробуйте, — пожал плечами Пушкин. — Я не ручаюсь.
— Больше ничего, — Басаргин, одной рукою продолжавший держать у глаза гасильник, другой протянул Юшневскому стопку бумаг.
Рассевшиеся кругом Киселёв, Василий Львович, Волконский и Краснокутский с любопытством смотрели мимо Басаргина — на распотрошённый чемодан.
Перед чемоданом лежали, разложенные рядами, как тела павших в бою:
одиннадцать рубашек;
серый фрак;
чёрный фрак;
тёмно-зелёный фрак;
кирпич высотой в полную пядь, состоящий из носовых платков, сложенных один на другой;
гора носков;
Муська, привлечённая их теплом;
два тёмно-серых жилета;
бархатный жилет глубокого цвета бордо;
жилет радужной расцветки;
ветхий сюртук;
стопка книг;
походный чернильный прибор;
двенадцать галстуков всевозможных цветов;
набор для ухода за ногтями и кожей;
трубка в футляре, обшитом снаружи замшей и внутри — красным бархатом;
бальные туфли;
сапоги;
прозрачные лосины;
непрозрачные лосины;
шестнадцать пар перчаток;
три футляра с цилиндрами;
боливар;
французское мыло;
пистолет Ле Пажа;
пороховница, шомпол, клещи для литья пуль, свинцовый брусок и кремень;
«маленький дамский вестник» (обронённый Марией не то в Тамани, не то в Кефе, в общем — романтическая вещь);
клетчатые брюки;
полосатые брюки;
серые брюки;
чернично-синие брюки;
и гора остальных вещей, не уместившихся на полу и сваленных у ног Никиты, бесстрастно глядящего на привычный гардероб своего сюзерена.
— Н-да, — Юшневский, надев пенсне, погрузился в изучение найденных Басаргиным бумаг. — Оказывать содействие… за подписью Нессельроде. А это ещё что?
— Поэма, — сказал Француз.
— Блокнота нет, — Басаргин щупал опухшую бровь.
— Его и не могло быть, — Пушкин раздражённо отодвинул вездесущую Муську, стремящуюся захватить его колени. — Всё, что было, я сжёг незадолго до отъезда из Каменки. Говорю же вам: я мечтаю видеть республику! Я хочу быть с вами, господа, и верю: вы — будущее, которое одно только и может быть у России.
«А ведь я не лгу, — понял он вдруг. — Не притворяюсь, не пытаюсь блюсти конспирацию. Агент, вступивший в тайное общество, чтобы найти Зюдена, сделался убеждённым революционером. Нессельроде разорвало бы на куски, узнай он… Но странно, ведь сейчас я думаю об этих людях, как о находящихся где-то по ту сторону, не до конца близких мне. Ужели я так легко теряю увлечение, стоит возникнуть первому противоречию между нами?»
Пушкин вдохнул и собрался продолжить о том, как он любит конституцию, но Киселёв, хлопнув по коленям, поднялся со словами:
— Вот, господа, и вся молодёжь.
— Соглашусь, — кивнул Василий Львович. — Пушкин, вы та ещё зараза, но я лично вам верю, ну.
Басаргин с Краснокутским одновременно отвернулись и сдавленно захрюкали.
— Не смешно, — укоризненно сказал Волконский. — Алексей Петрович, пожалуйста…
Юшневский наклонился к Александру и шепнул:
— Киселёв не посвящён в наши дела. Не был, до вашей речи. Но я начинаю верить, что вы не шпион. Господа, — продолжил он уже в голос, — С вашего позволения. Василий, Сергей, отойдёмте обсудить. Пушкин, подождите нас в курильне.
Начальник штаба иронически глядел на Волконского. У него был с Волконским давний спор о гипотетической возможности военного переворота. Сергей Григорьевич, не признаваясь в существовании тогда ещё «Союза Благоденствия», всячески пытался склонить Киселёва к необходимости создания подобного клуба. Киселёв на это отвечал: «Пусть там будете вы и ваши разумные друзья, но скоро набегут молодые либералы и не оставят ничего от вашей тайны».
С Пушкиным Киселёв познакомился когда-то в Петербурге, у Карамзиных, и быстро отнёс Александра к разряду таких вот молодых либералов, что на языке мудрого и осторожного Киселёва означало попросту «болтун». Пушкин же поставил Павлу Дмитриевичу Киселёву ещё менее приятный диагноз: «придворный». Это, впрочем, не мешало им оставаться в хороших отношениях.
Александр Пушкин — молодой поэт, разрывающийся между службой и зовом сердца? Да. Александр Пушкин — секретный агент на службе Его Величества — под видом ссыльного отправляется на юг, где орудует турецкий шпион экстра-класса? Почему бы и нет. Это — современная история со старыми знакомыми и изрядной долей пародии на то, во что они превращаются в нашем сознании. При всём при этом — все совпадения с реальными людьми и событиями автор считает случайными и просит читателя по возможности поступать так же.
Хороший кофе не должен бодрить. Он должен воскрешать из мёртвых. Впрочем, книга не об этом. Незаметно для всех наступил Золотой век, он же Эра милосердия, он же — Сатья-Юга. Незаметно — потому, что жизнь по неизвестным причинам не стала лучше. И разобраться с загадкой предстоит самому Шестикрылому Серафиму, начальнику над всеми небесными сферами. Впрочем, книга не об ангелах. Книга о рождении чудовища — из обычной жизни, из знакомой нам всем эпохи, из судьбы, в которой нет ничего примечательного. Книга о прекрасной и опасной вере в свою правоту.
В настоящий том Собрания сочинений известного французского писателя вошла первая часть романа «Приключения Мишеля Гартмана».
Юная Оно-но Комати поступает на службу в императорский дворец и становится фрейлиной одной из наложниц. Вскоре она сталкивается с необъяснимым явлением: в предместьях столичного Хэйана появляется загадочный летающий золотой паланкин.Юная фрейлина выходит замуж за блистательного гвардейца. Однако он погибает во время подавления восстания в одной из отдалённых провинций. Чтобы заглушить боль утраты фрейлина безудержно отдаётся стихосложению. Императрица, Нефритовая госпожа, высоко ценит Оно-но Комати и её творчество.
Клаус Штёртебекер — легендарный пират XIV века, один из предводителей братьев-витальеров (пиратов Балтийского и Северного морей), ставший фольклорным персонажем в качестве прототипа Робин Гуда.В 1909 году в Российской империи публиковалась серия анонимных бульварных повестей о приключениях Клауса Штертебекера.
Когда еще была идея об экранизации, умные люди сказали, что «Плохую войну» за копейку не снять. Тогда я решил написать сценарий, который можно снять за копейку.«Крепкий орешек» в 1490 году. Декорации — один замок, до 50 человек вместе с эпизодами и массовкой, действие в течение суток и никаких дурацких спецэффектов за большие деньги.22.02.2011. Готово!
В книгу вошло два приключенческо-фантастических романа знаменитого писателя. Первый рассказывает о Гражданской войне в США. Наряду с батальными сценами в романе происходит немало загадочных событий...Во втором романе, «Флаг родины», рассказывается о судьбе Тома Рока, изобретателя разрушительного средства огромной силы. Желание нажиться на своем изобретении доводит Рока до сумасшествия, а его «фульгуратор» становится достоянием международных пиратов. По мотивам этого романа поставлен знаменитый фильм Карла Земана «Тайна острова Бэк-Кап».
Волею случая и по произволу духовных и светских властей недоучившийся школяр Юрась Братчик принимает на себя роль Мессии. Странствуя по просторам Белой Руси со своими «апостолами», труппой жуликоватых лицедеев, он, незаметно для самого себя, преображается и вступает на крестный путь.