Странные Псы - [9]

— Мы рискуем. Пока мы здесь, всё, что они делают, может повлиять на нас. Они не знают, что могут разбудить.

— Я понимаю, — сказал отец. — Слушай, я же не говорю, что ты неправа. Но мы не в состоянии сказать, что это за риски. И… ну а варианты-то какие?

Она чувствовала ритм своих родителей, знала, как они разговаривают, когда знают, что она и Зан слышат, и как меняется разговор, когда они думают, что они одни. Это был взрослый-разговор-без-свидетелей.

— С этим я не спорю, — сказала мама, и Кара подумала, с чем «с этим», — но посмотри на Илос.

— Но Илос был неуправляем. А адмирал Дуарте, похоже, вполне уверен, что они могут по крайней мере влиять на его поведение здесь.

— Как они вообще заполучили живой образец? — голос мамы приобрёл сварливые, раздосадованные нотки. — Зачем тебе-то это нужно?

— Ты знаешь это лучше меня, дорогая. Протомолекула строила мосты, но у неё есть ещё и аспект взаимодействия. И возможность общения с другими артефактами — это… — его речь стало не слышно, поскольку где-то там внутри он вернулся к маме.

Кара посмотрела на сарай. Она была почти уверена, что там был отборник проб на деревянной ручке, который можно было использовать, чтобы скрести корни, но он был тяжёлый. Может, больше толку было бы закатать рукава и поработать пальцами. И плюс к тому, рвать корни она не хотела.

Она пошла к пруду, думая про свою школьную работу. Уроки фонетики. Часть материала была о том, как дети учат фонемы, слушая своих родителей, даже ещё раньше, чем начинают использовать какие-то слова. Способы использования звука в разных местах — разница между специфическим дифтонгом на Церере и таким же в Североамериканской Зоне Общих Интересов или в Корее, на Титане или Медине — были чем-то, что дети осваивали даже раньше, чем они понимали, что понимают это.

Однажды она что-то такое читала, был в прошлом Земли человек, который попробовал выяснить, как построить разговор с осьминогами, и для этого решил растить с ними своего ребёнка, в надежде на то, что человеческое дитя вырастет билингвальным — англо- и осьминогоязычным. Звучит как бред, но кто знает? С тем, как работает фонема, может, оно и имело смысл, в конце концов. Правда, она была вполне уверена, что никто с осьминогами так и не заговорил, так что скорее всего, хорошо это не кончилось…

Она шла по тропинке, шагая по маленьким бороздкам, оставленным колёсами тележки. Вода в пруду, должно быть, холодная. Она уже представляла себе, какими будут ощущения, когда она сунет туда руки. Интересно, в гнезде ли ещё птенцы. Они вполне могут быть достаточно взрослыми для того, чтобы спуститься вниз, в воду, и остаётся только догадываться, хорошо это или плохо.

Запах надвигающейся непогоды становился всё гуще, но вся облачность, которая была на небе, состояла из лёгкой наброшенной на солнце вуали немногим светлее небесной синевы. Ветер был достаточно крепким, чтобы заставить колыхаться листья на деревьях; они, соприкасаясь, издавали тихое постукивание, похожее на сухой дождь. Она подумала, изучал ли кто-нибудь когда-нибудь маленькие серые штуковины на корнях, чтобы понять, что они такое. Скорее всего, не было такого. На Лаконии было слишком много всего, и было ровно столько людей, сколько было. Пройдут целые жизни прежде чем всё на планете будет открыто и понято. Если это вообще когда-нибудь случится. Год назад у неё был урок истории науки, на котором им рассказывали, сколько времени у людей в прошлом Земли ушло на понимание их экосферы, а там за тысячи лет существовали миллиарды людей. На Лаконии несколько тысяч человек жили меньше десяти лет.

Птенцы были в воде пруда, они хлопали бледными кожистыми крыльями и что-то пищали друг другу. Это было хорошо. Как бы то ни было, они были достаточно независимы, чтобы позаботиться о себе. Поскольку дрон сломался, ей всё равно придётся как-то доставить их в гнездо. Пусть ей и не нравилось думать о дроне.

— Ну что, малыши, — сказала она, — посмотрим, получится ли у меня достать вам немного еды, так?

Она опустилась на колени у кромки воды, грязная влага просочилась сквозь её штаны. Она могла разглядеть только бледные корни глубоко под водой. С виду они были глубже, чем она припоминала. Ей придётся намочить рубашку, но она всё равно начала закатывать рукава.

Птица зашипела.

Кара упала назад и поползла, перебирая ногами и локтями, когда птица выплыла из кустов на берегу пруда. Птица скалила свои зеленоватые зубы. Маленькая сморщенная мордочка была искажена яростью, когда она рванула вперёд, раскинув крылья. Птенцы со всей поверхности пруда собрались за ней, щёлкая в тревоге. Кара вытаращила глаза, а птица кашлянула, плюнула, и отвернулась. Одно мгновение Кара пыталась как-то вписать в эту ситуацию некую другую птицу, которой случилось наткнуться на сирот, и которая теперь о них заботится.

Но вещи говорили о другом. Кожа птицы выглядела такой же восковой и мёртвой, как когда она лежала на кухонной стойке. Чёрные глаза были не вполне в фокусе, не так, как должно быть у нормальной птицы. Нектарницы жили по всему поселению. Кара перевидала десятки, но ни одна из них не двигалась так неуклюже, как эта. Ни у одной из них не было странных замираний посреди движения, как от неуверенности, словно каждой мышце приходилось вспоминать, как работать. Кара вытянула себя вверх по берегу, волоча пятки по голубому клеверу. Птица, не обращая на неё внимания, отплыла к центру пруда — остановилась, замерла как статуя — и нырнула. Птенцы кружились и суетились, пока она не всплыла. Все их маленькие рты плюхнулись в воду, выплюнули всё, что не осело в них как еда, и плюхнулись снова.