Странные клятвы - [121]

Позади него послышался шорох – аббат поежился.

– Ты собираешься оставить поместье? Для слу­жения Богу есть много путей, и ты хорошо ему слу­жишь, являясь владельцем Уорфилда.

Адриан повернулся.

– Ричард станет его новым и желанным владель­цем. Он будет править лучше, чем я, и положение графа Шропширского настолько усилится, что никто никогда не посмеет обвинить его в незаконном при­своении замка.

Аббат слишком хорошо знал де Лэнси.

– А как же твоя жена? Если леди Мериэль вер­нется к тебе, ты все равно будешь желать стать мона­хом?

Слова Вильяма вызвали воспоминание о счастли­вой графине в первые дни после свадьбы. Пальцы все еще хранили ощущение шелковистости ее кожи. Тело графа напряглось, он выдавил из себя:

– Она не вернется, поэтому у меня нет жены.

– Когда ты был здесь послушником, я считал, что ты просто создан для служения церкви. Может, я был прав, – аббат покачал головой. – Но ты уже не тот юноша. Можешь оставаться в Фонтевиле сколь­ко захочешь, но я не позволю тебе дать обет.

– Почему? – Уорфилд чувствовал, как почва уходит из-под ног. Как было бы хорошо стать монахом, это казалось единственным выходом. – Значит, вы предпочитаете иметь в моем лице богатого лорда, делающего хорошие подарки, нежели бедного монаха?

Аббат Вильям искренне удивился.

– Не очень христианское замечание, Адриан.

Граф покраснел.

– Простите меня, святой отец. Я знаю, что это не так. Но мне просто необходима религиозная жизнь, и если вы не примете меня в свой монастырь, я найду другой.

– Думаю, довольно легко отыскать орден, кото­рый с радостью примет тебя в свои ряды. Но, Адриан, ради нашей дружбы, я прошу тебя, подумай как следует, прежде чем принять такое решение, – аббат вздохнул. – Очень часто монастыри используют как убежище от мира. Это не всегда плохо, однако мне будет больно видеть тебя монахом из-за такого пустяка. Ты можешь, положа руку на сердце, сказать, что вступаешь в наши ряды с легким сердцем, потому что не мыслишь другой жизни? Или делаешь это потому, что хочешь убежать от проблем, которые на данный момент кажутся неразрешимыми? – Вильям улыбнулся. – Думаю, если бы у тебя имелся выбор между Богом и женой, ты бы, несомненно, выбрал второе. Человек, разделяющий подобные убеждения, не имеет права быть монахом, ведь Бог не может быть вторым в его сердце.

После продолжительной паузы Адриан, криво ус­мехнувшись, признался:

– Я не думал об этом с такой точки зрения. Но вы правы. Если говорить начистоту, то я пришел в Фонтевиль еще мальчишкой именно потому, что стремил­ся уйти от себя самого и от демона, живущего во мне. Бог заслуживает большего, нежели слуг, при­шедших к нему из страха, а не из любви.

– Вопрос стоит не о любви к Богу. Ты сделал много хорошего, будучи графом, и можешь сделать еще больше, ведь в Англии очень мало вельмож, та­ких справедливых и почитающих Господа, как ты, – аббат поднялся и протянул руку, которую Адриан по­целовал. Вильям продолжил: – Если наступит тот день, когда ты сможешь сказать, что Бог является твоим первым и единственным выбором, я буду рад приветствовать тебя здесь как брата. А теперь стану молиться, чтобы ты наконец нашел успокоение.

В отсутствие Мериэль за садом Эвонли никто не ухаживал, и после возвращения она две недели при­водила его в порядок. Однако, обрезая засохшие бу­тоны с розового куста, девушка подумала, что это цветы нужны ей, а не она им – они могут выжить и среди сорняков, просто работа в саду приносит успо­коение.

Хозяйку замка встретили с любовью и радостью, что пролилось, словно целительный бальзам, на ис­терзанную душу. Иногда Мериэль казалось, будто она и не уезжала никуда, однако такие мысли редко при­ходили в голову. Эвонли нисколько не изменился в отличие от нее самой. За последние месяцы Мериэль довелось многое узнать о страхе и мужестве, о страсти и гневе, о темных и таинственных глубинах человеческой души. Она успела потерять невинность во всех смыслах слова и только после этого поняла, насколько спокойна и безмятежна была ее предыдущая жизнь.

Днем и ночью ее преследовали видения – в луже собственной крови лежал зарезанный Ги Бургонь, а над ним, дикий и свирепый в своей ярости, стоял Адриан Уорфилд – ее муж, тюремщик и мучитель. Но еще более ужасными были картины, показывающие де Лэнси в роли нежного любовника. Как Мериэль ни старалась, она не могла примириться с двой­ственностью его натуры.

Де Вер полагала, что больше уже не нравится Адриану. Наваждение закончилось, потому что Уорфилд не сделал ни одной попытки остановить ее, когда они с Аланом уезжали из Честена. В то время она была бесконечно благодарна ему за равнодушие, стараясь как можно скорее убежать из страшного места. Умо­ляя Алана немедленно уехать, Мериэль находилась на грани истерики. Если бы Уорфилд не позволил ей этого сделать, она могла бы сойти с ума.

Очнувшись от пережитого потрясения, Мериэль поняла, что ее поспешное бегство было ошибкой. Хорошо это или плохо, но лорд Адриан – ее муж, и это нельзя не учитывать. К тому же, она ждет ребенка. Скоро ей придется сообщить графу, что у него будет наследник. Но что может произойти после, Мериэль не имела ни малейшего представления и даже не знала, чего хочет сама.