Странное наследство - [6]

Когда врач находился в отъезде, профилактическую помощь пострадавшим оказывала миссис Гибсон, и постепенно местные холостяки стали относиться к ней, словно к старшей сестре или матушке, откровенно делясь своими тайнами и сердечными секретами. С самого начала все сложилось так, что миссис Гибсон и в Райфле продолжала скрывать настоящий пол своей единственной внучки. Скорее всего, ее смущало довольно близкое расположение публичного дома и открытость интимной жизни неженатых мустангеров и ковбоев.

Больше всего миссис Абигейл сблизилась с Бернардом Дугласом, поскольку, по ее мнению, он был человеком чистоплотным и, похоже, исключительно редко посещал увеселительное заведение. Молодой человек обычно поселялся на несколько недель в одной из двух меблированных комнат миссис Гибсон. Пожилая женщина содержала в своем домике нечто вроде пансиона для холостяков, и доктор, весьма довольный тем, как она ведет хозяйство, разрешал приводить на завтрак особо доверенных клиентов в столовую при большом доме.

Берни выбрал Райфл отправной точкой для поездки в каньоны реки Гранд-Ривер, где было возможно загонять табуны диких мустангов. После продажи уполномоченным из армии заклейменных, прирученных лошадей Дуглас клал деньги в банк и затем отдыхал, попутно закупая провиант, чтобы вскоре снова отправиться в горы, подобрав в компанию подобных себе смелых, сильных и отважных парней. Он пользовался большим уважением даже у озлобленных мексиканских головорезов, в озлобленности бродивших по землям, еще недавно принадлежавшим Мексике. Они побаивались его меткого ружья и робели под безжалостным взглядом серых хищных глаз с желтоватым отливом.

После смерти бабушки Оливии больше всего хотелось остаться под крышей маленького садового домика и по-прежнему вести хозяйство доктора. Но бабушка, заранее почувствовавшая приближение кончины, сочла это неприличным. Вот если бы доктор был женатым человеком, тогда совсем другое дело! Но сэр Гэбриэл Пойнсетт считал себя слишком молодым для женитьбы и вовсе не торопился обзаводиться семьей. Миссис Гибсон боялась, что Оливия, оставшись без попечения взрослой женщины, не выдержит и собьется с правильного пути в городе, переполненном холостяками-переселенцами, ковбоями и отважными мустангерами. Кроме того, неподалеку от Райфла стояли регулярные части американской армии, и солдаты были озабочены поисками временных подружек.

А еще миссис Гибсон, как видно, читала мысли внучки о Берни Дугласе. Оливия словно вынашивала месть для всех холостых мужчин за невнимание к ней. И эта подспудная незаслуженная ревность более всего распространялась на Берни. Но даже этому своему самому доверенному лицу миссис Гибсон не захотела раскрыть, что ее так называемый внук на самом деле — юная девушка! И она не придумала ничего лучше, чем перед смертью взять с Берни обещание, что тот позаботится об осиротевшем юноше. Быть может, она тешила себя надеждой, что Берни Дуглас рано или поздно узнает истину об Оливии. И даст Бог, женится на ней!

Дуглас согласился с большой неохотой стать опекуном незрелого юнца, и миссис Гибсон вручила в придачу к внучке большую резную шкатулку, наказав открыть ее только тогда, когда сам Берни остепенится и найдет подходящее место для постоянного жилья. Или же когда по достижении совершеннолетия Олив надумает обзавестись семьей.

Оливия не собиралась после смерти бабушки продавать или убивать корову и куриное семейство. Как ни настаивал мистер Дуглас все хозяйство извести на мясо, она твердо встала на защиту животных, объявив, что без своей любимицы-коровы Дейзи и пестрых несушек не двинется с места. Бернард Дуглас метал громы и молнии. Они спорили так уже третий день, и Берни недоумевал — отчего у юноши столь болезненная привязанность к домашним животным, теплу и уюту, а не к мужскому образу жизни?

— Сидеть возле очага, помешивая в котелках похлебку и кашу, недостойно мужчины! Понимаешь ты это, тощий мальчишка?! — Дуглас был в ярости. — От мужчины должно пахнуть горами, лошадиным потом, порохом, ветром и дорогой! Дымом костра и войны, в крайнем случае!

— Кто вдолбил в твою тупую голову подобную дурь? — орала в ответ Олив. Ей хотелось сказать ему едкую гадость, и она соображала, чем бы уязвить посильнее самодовольного молодого человека. — А может, ты считаешь геройством для настоящего мужчины обязательно посещать публичный дом и трахать подряд все, что шевелится!?

— Закрой свой грязный рот, сопляк! Ты ведешь себя, точно ревнивая проститутка! Или еще более ревнивый гей, заставший предмет своего обожания в объятиях женщины!

Чтобы скрыть смятение во взгляде, Берни хватал свою шляпу и натягивал ее низко на лоб. Громко хлопнув дверью, парень вываливался из домика на каменистую площадку и, вдыхая чистый горный воздух, напоенный терпким запахом сосновой смолы, пережидал, пока ярость утихнет. Затем он отправлялся в салун, чтобы провести время за карточным столом и выпить несколько кружек свежего пива.

Дуглас никак не мог понять, почему этот изнеженный, плаксивый подросток вызывает в его душе такое смешение чувств. Его странно тянуло к этому мальчишке и очень хотелось погладить черные короткие кудряшки на упрямой голове. Во время спора он растерянно смотрел в его ярко-синие глаза, на тонкие хрупкие ключицы, изящный изгиб шеи, гордую посадку головы и озадаченно замолкал в смятении от собственных чувств. Берни изумляла даже прохлада атласной кожи, которую он ощущал, когда со злостью хватал Олив за руку, пытаясь волоком затащить в загруженный скарбом фургон или задать мальчишке приличную трепку. И он разъярялся, точно бык, когда мальчишка сопротивлялся изо всех сил, отчаянно визжал, пинался и норовил укусить своего опекуна. Тогда Берни на время отступал и разражался замысловатой бранью: