Странники Гора - [63]

– Она женщина, – уверенно усмехнулся Камчак.

– Ты не понял, Тэрл? Она достойна славы господина, она женщина и рабыня!

– Нет! – вскричала Элизабет. – Нет!

Камчак толкнул её, скованную, в пустую клетку для слинов и закрыл за ней дверь. Она не могла встать в длинной узкой клетке и опустилась на колени.

– Это неправда! – застонала она.

Камчак рассмеялся:

– Рабыня!

Он протянул руку сквозь прутья решетки и расковал её. Она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Она теперь знала, что благодарна нам и себе, может быть, в первый раз. Она понимала бессознательное влечение своей красоты и что это означает.

Отреагировала она на это как истинная женщина.

– Это неправда, – упрямо шептала она снова и снова, всхлипывая, – это неправда!

– К вечеру, – сказал Камчак, – я позову кузнеца.

– Не надо, – сказал я.

– Позову.

– Почему? – спросил я.

Он угрюмо сдвинул брови.

– Она задержалась, ходя по воду.

Я ничего не сказал. Для тачака Камчак не был жестоким. Бежавших рабов обычно наказывали чрезвычайно жестоко, вплоть до смерти. Он же не собирался делать с Элизабет Кардуэл ничего, кроме того, что всегда делалось с рабынями кочевников, даже с теми, которые никогда не осмеливались прекословить или бунтовать. Элизабет ещё повезло. Камчак разрешил ей жить. Я не думал, что она попытается убежать снова.

Африз принесла Элизабет воды. Африз тоже плакала. Камчак не стал ей мешать.

– Пошли, – сказал он мне, – я должен посмотреть новую каийлу у кожевника Ячи.

Это был беспокойный день для Камчака. Он не купил каийлу у кожевника Ячи, хотя на первый взгляд это было великолепное животное. Камчак же обмотал свою левую руку кожей и внезапно ткнул ею каийлу в нос. Ответный выпад животного был недостаточно быстр, она едва зацепила зубами защищенную левую руку. Камчак отскочил, и каийла, остановленная цепью, ещё раз щелкнула на него зубами.

– Такая медленная тварь может стоить человеку жизни в битве, – сказал Камчак.

Я понял, что это правда: каийла и её хозяин в бою должны вести себя как одно целое существо, вооруженное зубами и копьем. После этого мы отправились в соседний фургон, где Камчак обсудил предложение оплодотворить своих телок при помощи соседского боска-быка. В другом фургоне он посмотрел на набор кайв, сделанных в Аре, и, заплатив за них, распорядился, чтобы их вместе с новым седлом принесли к нему в фургон наутро. Мы прихватили сушеного мяса боска и паги и направились в фургон Катайтачака, где Камчак обменялся приветствиями с сонной фигурой в серой мантии, поговорив, как обычно, о здоровье своем и босков, о новостях из других краев, а также перекинулся парой слов с другими тачакскими вождями. Камчак, как я уже давно понял, занимал среди тачаков действительно важную позицию. Поговорив с Катайтачаком и другими, Камчак зашел к кузнецу и, к моему огорчению, велел этому человеку зайти к нему тем же вечером.

– Я не могу её держать вечно в клетке для слинов, – сказал Камчак. – Все-таки ей надо работать.

Затем Камчак одолжил двух каийл у тачакского воина, которого я никогда раньше не видел, и поехал вместе со мной в Долину Знамений.

Забравшись на низкий пологий холм, мы увидели огромное число палаток, расставленных вокруг большой травянистой площадки. Эта площадка имела примерно две сотни ярдов в диаметре, и на ней было установлено множество маленьких алтарей. В центре поля находилась большая круглая каменная платформа.

На этой платформе возвышался огромный четырехгранный алтарь, к каждой стороне которого вели ступеньки. На одной стороне алтаря был выбит знак тачаков, а на других – знаки кассаров, катайев и паравачей. Я и думать забыл о кайве паравачи, которая едва не убила меня прошлой ночью, занятый волнениями по поводу исчезновения Элизабет и прочим, а тут вспомнил. Я решил как-нибудь это рассказать ему – но не в этот вечер, который обещал быть не очень хорошим для обитателей нашего фургона, за исключением разве что Камчака, казавшегося довольным обещанным приплодом своих босков. Между палаток мы увидели великое множество связанных жертвенных животных. У каждого алтаря на поле стоял по меньшей мере один предсказатель. Среди животных было много верров, домашних тарсков с отпиленными клыками, бьющих крыльями вулосов в клетках, несколько слинов, каийл и даже босков. У одного из паравачских предсказателей мы увидели закованных рабов – у этого народа было принято приносить в жертву людей. В противоположность им, как я понял из пояснений Камчака, тачаки, кассары и катайи отказались от приношения в жертву рабов, поскольку считалось, что сердце и печень раба дают неверные предсказания.

– Кто поверит печени обряженного в тарианский кес раба, – заметил, ухмыляясь Камчак, – в таком важном вопросе, как избрание Убар-Сана?

Это казалось мне вполне гуманным; думаю, наличие такого аргумента радовало и рабов. Принесенных в жертву животных потом использовали в пищу, так что Время Знамений представляло для народов фургонов время веселого празднества с обильной пищей, и каждый любил это время в независимости от того, был избран Убар-Сан или нет. Как я уже говорил, Убар-Сан не переизбирался в течение уже сотни лет.