Странники Гора - [105]

– Да. – Она не в силах была больше произнести ни слова.

– Да, ты принадлежишь мне, – подтвердил я.

Из глаз у неё потекли слезы, оставляя на шелковой накидке мокрые пятна, но она так и продолжала стоять не в состоянии их остановить.

Я опустился рядом с ней на колени.

– Все хорошо, Элизабет. Все уже позади, – постарался я её успокоить. – Тебе больше не будут причинять боль. Ты больше не рабыня. Ты свободна.

Я нежно взял её скованные цепями руки и отвел их от её лица. Она попыталась отвернуться.

– Пожалуйста, не смотри на меня, Тэрл, – пробормотала она.

В носу у нее, как я догадывался, поблескивало крохотное изящное золотое колечко, подобающее каждой тачакской женщине.

– Не смотри на меня, – взмолилась она, – прошу тебя!

Я осторожно приподнял ладонями её тонкое лицо, обрамленное мягкими темными волосами, и с нежностью вгляделся в этот высокий лоб, чудесные, полные слез глаза и дрожащие губы, над которыми тускло поблескивало золотое тачакское колечко.

– Оно тебе очень идет, – сказал я.

Девушка подавила подступившие рыдания и прижалась лицом к моему плечу.

– Они привязывали меня к колесу, – пробормотала она.

Я утопил ладонь в её густых волосах и плотнее прижал её голову к своей груди.

– Они поставили у меня на теле клеймо! – едва слышно выдохнула она.

– Теперь все уже позади, Элизабет, – сказал я. – Все уже кончилось. Ты свободна.

Она подняла свое мокрое от слез лицо.

– Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, – прошептала она.

– Нет, – с грустью ответил я, – не любишь.

Она снова уронила голову мне на плечо.

– Но ты не хочешь меня, – едва сдерживая рыдания, бормотала она. – Ты никогда меня не хотел!

Я промолчал.

– И вот теперь, – с горечью продолжала она, – Камчак отдал меня тебе. Именно потому, что я тебе безразлична! Он такой жестокий! Жестокий!

– Мне кажется, Камчак в данном случае больше думал о тебе, – возразил я. – Он считал, что отдает тебя другу.

Она отстранилась от меня в полном изумлении.

– Неужели это возможно? – удивилась она. – Этот человек избивал меня плетью!

Она опустила глаза, боясь встретиться со мной взглядом.

– Тебя избили, потому что ты хотела убежать, – пытался объяснить я. – Обычно женщину за подобную провинность калечат или бросают на растерзание слину. То, что тебя наказали лишь плетьми, доказывает мне и, возможно, тебе тоже, что он считается с твоим положением.

Она по-прежнему боялась поднять голову.

– Он опозорил меня, – продолжала она. – Я себя ненавижу после всего, что было! Я не чувствую себя женщиной!

– Теперь все уже позади, – пытался я её успокоить.

Толстый ковер у нас под ногами чуть не промокал от слез девушки.

– А вот прокалывание ушей, – старался я перевести разговор на другую тему, – тачаки рассматривают как варварский обычай, занесенный к их девушкам тарианцами.

Элизабет подняла глаза; колечко у неё в носу заиграло золотистыми огоньками.

– У тебя уши проколоты? – спросил я.

– Нет, – ответила она, – но многие из моих подруг в Нью-Йорке прокалывают.

– Но ведь тебе это не кажется таким уж безобразным? – поинтересовался я.

– Нет, – слабо улыбнулась она.

– А попробуй сказать об этом тачакам, – предложил я. – Они даже тарианским рабыням не позволяют носить серьги в ушах. А тачакскую девушку больше всего страшит то, что, попав в руки тарианцев, она распростится с непроколотыми ушами.

Элизабет сквозь слезы улыбнулась.

– К тому же колечко всегда можно снять, – продолжал я свои увещевания. – Растянуть и вытащить. Остается лишь крохотная дырочка в носу, которую даже не всегда заметишь.

– Ты такой добрый, Тэрл Кэбот, – сказала девушка.

– Не знаю даже, стоит мне об этом говорить, – признался я, – но это колечко очень тебе идет.

Она подняла голову и кокетливо улыбнулась.

– Правда?

– Да, очень.

Она опустилась рядом со мной на колени, все ещё плотно запахивая на себе шелковую накидку. Глаза её уже не смотрели так грустно.

– Я рабыня или свободная женщина?

– Свободная.

Она рассмеялась.

– Не думаю, чтобы тебе хотелось отпускать меня на свободу, – заметила она. – Ты все ещё держишь меня в цепях, как простую рабыню!

– Извини! – ответил я. – Где ключ?

– Над дверью, – ответила она. – Там, куда я не могу дотянуться.

Я поднялся с пола.

– Я так счастлива! – призналась Элизабет.

Я снял ключ с небольшого, вбитого в притолоку над дверью крюка.

– Не оборачивайся! – попросила она.

Я стоял лицом к двери.

– Почему? – спросил я и услышал легкий перезвон цепей.

– И ты посмеешь снять кандалы с такой женщины? – донесся до меня её внезапно зазвучавший с придыханием голос.

Я резко обернулся и увидел, что она поднялась с пола и стоит, гордо расправив плечи и вскинув голову, глядя с вызовом, словно только что получившая ошейник женщина, захваченная в плен не больше часа тому назад и доставленная в лагерь налетчиков в качестве трофея их удачного набега.

У меня перехватило дыхание.

– Да, я сброшу с себя накидку, но знай: если ты прикоснешься ко мне… – Она не договорила фразы.

Бесшумно, с церемониальной торжественностью желтая шелковая накидка соскользнула с её тела и опустилась к ногам. Девушка стояла не шелохнувшись, глядя на меня в притворном негодовании, грациозная и прекрасная. Помимо сирика, на ней было обычное одеяние кейджеры: куурла и чатка – красный шнур и полоска черной кожи, калмак – короткая кожаная курточка без рукавов и куура – тонкий красный поясок. На левом бедре у неё я заметил небольшое, глубоко вошедшее в тело клеймо, изображающее четыре скрещенных рога боска.