Странница - [22]

В лесу, где воздух совершенно неподвижен в пасмурный день, иногда случаются моменты, когда сквозь просвет в облаках пробивается и припадает к земле луч солнца. Этого быстрого прикосновения тепла достаточно, чтобы заставить землю вздохнуть… Только осиновые листья замечают это нежное дыхание. Звук, слетевший с губ Джонса, был настолько же мягок, как и их шелест, однако звучавший в нем ужас был достоин грома. Когда несчастный выдавил из себя слова, они отскакивали друг от друга:

— Что ты сказал?

— Это Лис. Он сказал, что мы должны еще немного попугать Алтанара. — Он развернулся, собираясь уходить. — Мне жаль тебя. Правда.

— Подожди. Подожди! — Джонс завизжал. — Это Алтанар! Не я! Не надо больше. Пожалуйста, пожалуйста.

Воин остановился.

— Если это поможет тебе перенести будущие страдания, помни: они сделают с нами то же, что мы делаем с тобой.

— Ты врешь. Ты сказал, что уйдешь быстро. Ты не хочешь страдать. Только я. Один лишь я. Почему я?

— Мне надо идти.

— Вернись! — просил Джонс, пытаясь удержать блюстителя в поле зрения и продолжая жалобно кричать, даже когда тот исчез за деревьями. Когда воин вернулся, несчастный облегченно зарыдал. Он умоляюще произнес: — Сделай это для меня. Сделай то, что ты собираешься сделать с собой.

— Это невозможно. Они узнают.

— Они не узнают. Мы оба понимаем, что это лишь вопрос времени, когда… когда я… — Слово не могло сорваться с его губ. Он сглотнул. — Ты знаешь. Я имею в виду, что ты мог… ошибиться. В чем-то. Не мучай меня больше.

— Все должно выглядеть как обычно. — Блюститель снова присел на корточки рядом с ним и ткнул вытянутыми пальцами в плечо. — Ты должен мне помочь. Бороться за жизнь. Если они узнают, что я собираюсь помочь тебе, то убьют меня, а ты будешь жить еще много недель. И каждый день будет страшнее, чем предыдущий. Смотри, не выдай меня. Я прекращу твои страдания при первом же удобном случае.

Джонс был слишком измучен, чтобы вразумительно ответить. Он продолжал бормотать слова благодарности еще долгое время после того, как его новый друг ушел. Несчастный был так доволен, что это отразилось даже на его чувствах; он пренебрежительно думал о Лисе и готовящемся им развлечении.

Они пришли за ним, как только на землю пала ночь, и через несколько минут Джонс потонул в океане боли. Он потерял чувство времени. Открывая глаза, он одинаково поражался как солнечному свету, так и ночной тьме. Временами его сознание отрицало эти ужасные страдания, и он смеялся в лицо столпившимся перед ним людям. Иногда он пытался перехитрить своих мучителей, пряча подступающую агонию и давая им возможность довести себя до предела, за которым уже никто не сможет причинить ему зла.

В его жизни осталось лишь две вещи: боль и блюститель, омывающий только что самим им нанесенные раны и исцеляющий их словами:

— При первом удобном случае. В следующий раз. Мы их надуем.

А затем Джонс очнулся в состоянии полной умиротворенности, всей кожей ощущая мерцание серебрящегося лунного света. В первое мгновение он испугался, что это была смерть. Затем почувствовал, что пришел в сознание впервые за долгое время. Это было еще ужаснее; может быть, Люди Гор выходили его до такого состояния, чтобы развлекаться снова?

К нему постепенно стали возвращаться обрывки забытого сна. Он видел, как карабкается на отвесную стену какой-то скалы, покрывшись испариной в бессмысленной попытке убежать. Острые камни рвали плоть крепко сжатых пальцев. Внизу было неистово ревущее чудовище, голод, рухнувшие надежды. Наверху была скала, уходящая в небо. Ее поверхность струилась под исходившими от пылающего солнца волнами тепла. Когда на него упала тень, он испугался и взглянул вверх. Две чешуйчатые твари спускались к нему. Лишенные глаз, они ощупывали его красными, истекающими слюной языками, свешивающимися между грозящих клыков.

Он знал, что должен напасть первым. Повиснув на кончиках пальцев одной руки, он схватился с ближайшей тварью, подтащив ее к себе и вонзив зубы в ее горло. Та яростно забилась и закричала. Он уже почти спрыгнул вниз, решив по крайней мере разделить смерть с чудовищем, как вдруг заметил, что оно уменьшается. И снова что-то внутри него, что-то более глубокое, чем инстинкт, сказало ему, что нужно делать. Засунув отвратительную тварь в рот, он плотно закрыл его, давясь грубой кожей, и проглотил ее до того, как она успела вырваться. Сила наполнила его, словно воздух, распирающий легкие уходящего под воду пловца. Затем он сгреб и второе чудовище, поступив с ним таким же образом.

Вдруг, не заметив никакого движения, он оказался на вершине утеса, лежа лицом вниз на площадке, размеры которой были едва достаточны, чтобы удержаться. Приподнявшись, он огляделся вокруг. Вокруг ничего не было. Его окружала пустота.

Назад в сон, где он был один в своей сказочной башне. Недосягаемый. Неуязвимый.

Как Бог.

Во сне он спустился назад к своему телу в лагерь Горных Людей. К телу, которое теперь стало убежищем нового, зрелого Духа.

Сейчас, полностью придя в себя и слившись с телом, Джонс наслаждался овладевшей им странной умиротворенностью. Он освободился. Очистился. Боль всех возможных видов и оттенков охватила его тело; сознание презрительно отринуло ее.