Странная война 1939 года. Как западные союзники предали Польшу - [25]

Более того, начальники штабов решили внести полную ясность в этот вопрос перед комитетом имперской обороны. В начале июля они доложили комитету, что судьба Польши должна зависеть от конечного исхода войны, а это будет зависеть от способности союзников нанести поражение Германии в долгосрочной перспективе, а не от ослабления давления на Польшу в самом начале войны. Начальники штабов понимали: кое-что все же можно было бы сделать, чтобы помочь полякам косвенно – нанесением воздушных ударов по Германии. Однако это, утверждали они, поднимает все вопросы, связанные с принятой политикой в отношении бомбардировок, и они продолжали рассматривать альтернативы. Это и ограниченные воздушные нападения на немецкий военно-морской флот и другие, безусловно, военные цели, и принятие политики «снятых перчаток» с самого начала и нанесения ударов по немецкой военной машине, что нанесет Германии огромный вред, хотя и будет стоить жизни множеству мирных жителей.

В конечном счете начальники штабов отвергли все без исключения варианты, которые могли бы привести к эффективной помощи полякам, так как они вызвали бы со стороны Германии опасные ответные удары по городам и промышленным объектам союзников и, более того, вызвали бы отчуждение нейтралов. Ни в одном месте представленного меморандума начальников штабов не говорилось о возможных преимуществах для союзников принуждения Гитлера к войне одновременно на двух фронтах, и рассматривались «паникерские» источники, на сведениях которых можно было принять решение в пользу длительной войны ценой игнорирования судьбы Польши.

Комитет имперской обороны одобрил доклад «как основу для переговоров с французами и поляками», которых, говоря словами официального историка, «было важно удержать от „импульсивных действий“, которые могли дать Германии оправдание для мести без разбора». Французы, ознакомившись с выводами британцев, с большим облегчением одобрили их и заверили, что будут проводить только самые ограниченные операции на суше и в воздухе. Было решено, что «в качестве немедленного шага Польша должна быть проинформирована о тех ограничениях, которых будет придерживаться Франция».

С польским правительством не посоветовались и не сообщили ему в конкретной форме, что Запад не окажет Польше никакой военной помощи, если она подвергнется нападению первой. Вместо этого было решено послать в Варшаву генерала сэра Эдмунда Айронсайда, который вскоре должен был стать начальником имперского генерального штаба, чтобы встретиться с польскими военными и выяснить их планы и намерения. Айронсайду не дали указаний проинформировать поляков о меморандуме британских штабистов и о его одобрении французами.

Он отправился на Даунинг-стрит 10 июля, через шесть дней после принятия решения об отправке его в Варшаву, чтобы получить указания от премьер-министра и министра иностранных дел. Чемберлен сказал ему, что правительство понятия не имеет, «что собираются делать поляки», и он хочет, чтобы Айронсайд это выяснил. Он также объяснил свое собственное неоднозначное отношение к Гитлеру. Предприятия Гитлера не имеют смысла; должна быть практическая гарантия, что, если Данциг вернется к Германии, поляки будут иметь те же права, что теперь. «Союзникам следует придумать какую-нибудь гарантию, которая свяжет Гитлера». Но потом британский премьер выразил уверенность, что Гитлер обладает острым политическим чутьем и не желает войны, а уже через несколько минут заговорил о войне как о неизбежности. Зато относительно русских у него не было никаких сомнений: Британия может сделать только одно – прийти к соглашению с Советским Союзом.

Следующий день Айронсайд посвятил изучению последних документов, касающихся обмена мнениями между британскими и французскими штабами, и, к своему удовлетворению, выяснил, что не будет поспешного наступления на линию Зигфрида и что другие формы оказания помощи, например воздушные налеты, начнутся нескоро. «Я должен убедить поляков, что поспешность против них», – записал Айронсайд в своем дневнике 13 июля; 17-го Айронсайд вылетел в Варшаву с намерением узнать, что планируют делать поляки, или сказать им, что планируют делать союзники. Уже во вторник, 18 июля, он имел первую встречу с польским главнокомандующим маршалом Эдвардом Рыдз-Смиглы.

После встречи Айронсайд телеграфировал своему правительству в Лондон следующее: он убежден, что поляки не сделают ничего поспешного в военном смысле; их военные усилия поразительны; Британии не следует ставить так много ограничительных условий для оказания финансовой помощи полякам, да и «времени очень мало». Он также добавил, что поляки достаточно сильны, чтобы оказать сопротивление, если подвергнутся нападению.

В Варшаве Айронсайду пришлось трудно. Он обнаружил, что ни французы, ни британцы не сообщили полякам суровую правду о своем предполагаемом дезертирстве. Французы лгали полякам, заверяя их, что начнут контрнаступление против Германии, если Польша будет атакована. Вряд ли он почувствовал себя спокойнее, вернувшись в Лондон 24 июля и встретившись с военным министром Хор-Белишей, который собирался присутствовать на совещании комитета имперской обороны, где намечалось обсуждение польского вопроса. Айронсайд был поражен «удивительной неосведомленностью о Польше» на столь поздней стадии работы над проблемой, а также тем, что не было даже попыток воспользоваться сведениями, которые он привез из Польши, перед совещанием комитета.