Странная птица. Мертвые астронавты - [30]

Как могли они грезить о доме? Он являлся им постоянно. Он являлся всякий раз, когда они закрывали глаза и засыпали. Он всегда оставался позади, неизменно являлся впереди – переписывая облик тех мест, куда они держали путь дальше.

Чэнь сказал, что они прибыли в город под злою звездой, и теперь – вновь умирают, зная, что здесь им не сыскать убежища, что это лишь перевал. Но троица эта уж долго вкушала смерть – и поклялась, что умирание их продлится как можно дольше, пусть даже будет оно неприглядно и болезненно. Они обязали себя биться до самого конца. Одолеть половину дороги к вечности.

Математически – прекрасно, великолепно даже, но на деле – ни капли в том не было великолепия. Близилась конечная цель, ибо они намеревались в один из ближайших дней, месяцев или годов положить конец Компании и спасти будущее. Хоть какое-то будущее. Ничто иное – кроме, может быть, любви, что они питали друг к другу, – не имело уже значения. Грейсон не заботилась о славе, ибо слава – расточительна, а Чэнь не пекся о красоте, ибо красота – лишена морали. А Мосс уж давно отдала себя делу, находящемуся за гранью человеческой природы. Выше ее.

Пока мы всего лишь люди, могла бы пошутить Грейсон, но лишь потому, что она одна отвечала в наибольшей мере сему заявлению.

Им светил наилучший шанс – самый близкий к нулевой версии, к оригиналу, самое достоверное эхо города; на лучшее рассчитывать не приходилось. Во всяком случае, так им сказала Мосс.

Грейсон, неугомонная лидерша троицы – если так ее можно было назвать, – прицелилась: глаз с бельмом стал ее оружием, рука стала ее оружием, и не найти во всем мире более верного прицела. Но троицу снедали беспокойные, опасные думы. Мозги всех троих трепетали от наваждений: странные созвездия, координаты очень далеких миров. Пред ними разворачивались карты ада – начерченные убийствами, отступничеством, кровью.

Так как троица наконец-то нашла дом, так как троица шла к городу, что был безоговорочной собственностью Компании, враг пришел за ними, едва они задели незримую растяжку.

Жуткие создания вздымались из песка – впрочем, то был не совсем песок. Крупицы-наниты срастались в дьяволов со сверкающими глазами, готовых воздать троице отступников по грехам их. Разинул чудовищную пасть Левиафан, жравший твердь – и изрыгавший ее обратно; вот он преобразился в Серафима со множеством крыл, затмевающих солнце. Все эти чудовища грозили клыками и когтями, дышали жаждой убийства – становившейся все более осязаемой с каждым робким шагом чудовищ. Эктоплазма, звездное вещество – как ни назови, это обретало мощь под аккомпанемент громогласных стенаний и низких гортанных стонов. Становилось сильным то, что раньше было слабым.

Лишь Мосс из всей троицы сочувствовала этим созданиям – и то потому, что с ними у нее было гораздо больше общего, чем с Грейсон или с Чэнем. Чудовища фосфоресцировали, сочились туманом практически невесомой биомассы, зелено-бирюзовыми токами – будто явились не из пустыни, а из глубокого древнего моря. Их соленость накрыла троицу – вкус палеомезозоя, достойный того уважения, что обычно выказывается старым костям, помещенным в музей.

Монстры эти были созданы для борьбы с каким-то иным врагом, отнюдь не с троицей, поэтому Чэнь, Грейсон и Мосс не сбились с шага, не обратили ни капли внимания на этих призраков. Они игнорировали производимые ими кошмарные звуки, им не было дела до их сочащихся ядовитой слюной пастей и их гротескных теней, пляшущих на раскаленном песке. И когда молекулы троицы встретились с молекулами чудищ-защитников, защита распалась – и вновь уподобилась песку.

Не всегда случалось так.

Порой, когда они шли не втроем, а разделялись, меняли обличье, тем самым делая себя слабее, стражи пожирали их, рвали плоть и сокрушали кости. Их тела они превращали в пыль, которую консервировали и надежно прятали, будто ведая, насколько опасна сама ДНК отступников. Они снимали показания с датчиков, и все доказательства этой опасности тщательно документировали – так им открывалась истинность угрозы.

Здесь, в данном городе, их поджидал и второй заслон – в образе гигантской ящерицы. Грейсон справилась с неожиданностью одним прыжком и взмахом руки – ладонь ее увенчалась острым лезвием, красная черта пересекла чешуйчатый зоб. Ящерица, рванувшаяся им навстречу из песка, была не биотехом, а естественным образом выведенным организмом – то есть, организмом бесповоротно смертным. И все же были у этой ящерицы свои причуды: одна ее лапа вдруг рванулась в небо, отделившись от тела, и превратилась в крыло, а крыло, в свою очередь, начало обращаться птицей – полноценной, способной отчитаться перед Компанией.

Но Чэнь воздел левую руку к небесам и позволил той части себя, которая идентифицировалась как «рука», оторваться, рвануться к птице, подобно звезде с зазубренными краями, и разъять ту на кусочки – просыпавшиеся дождем, подобно осколкам зеленого стекла или кусочкам яблочного леденца. Свершив атаку, звезда-рука засияла золотом в недрах огромного пустого неба – словно яркий маяк.

Чудовища сгинули. Первое испытание было пройдено. Но дальше так просто не будет, дальше все изменится. Об этом им говорило некое странное чувство.