Странная история Джона Кингмана - [3]

— Совершенно верно, — сказал он клерку, который к тому времени находился на грани истерики. — Он действительно не умирал, и я хочу, чтобы Джона Кингмана обследовали. Им явно давно никто не занимался. Похоже, что им не интересовались ровно сто шестьдесят два года. Пожалуйста, соберите для меня все документы, касающиеся его поступления в лечебницу. Он поступил сюда 21 мая 1786 года.

И доктор Брейден ушел, оставив клерка в состоянии, близком к шоку. У клерка даже мелькнула мысль, что сам доктор Брейден сошел с ума. Но когда он нашел затребованные бумаги, то решил, что скорее всего им самим в ближайшее время пополнят ряды пациентов лечебницы.

Джону Кингману, когда его привели в лабораторию, стало смешно. Секунд десять (Брейден внимательно за ним наблюдал) он рассматривал суперсовременное научное оборудование. Не возникало никаких сомнений, что ему с первого же взгляда становилось ясным не только назначение каждого предмета, но и то, как им пользоваться. Джон Кингман веселился от души, а когда он посмотрел на большой рентгеновский аппарат, он улыбнулся с таким презрением, что у рентгенолога волосы на затылке встали дыбом.

— Никаких признаков паранойи, — отметил Брейден. — Когда параноиков приводят куда-то и показывают механизмы, назначение которых им непонятно, у большинства из них возникает подозрение, что их сейчас будут пытать и, может быть, даже убьют.

Джон Кингман посмотрел на Брейдена. Он протянул шестипалую руку и жестом показал, что хочет рисовать. Взяв у Брейдена карандаш и блокнот, он начал небрежно чертить. Закончив один чертеж, он принялся за следующий. Он отдал блокнот Брейдену и вновь погрузился в невероятное презрение ко всему человечеству.

Брейден взглянул на рисунки и кивком головы подозвал рентгенолога.

— Это похоже на схему рентгеновского аппарата. Не так ли? — сухо спросил он.

Рентгенолог заморгал.

— Он не использует общепринятые символы, — начал он. — Но… пожалуй… да. Так он обозначает катод… а так… Хм-м. Да-а-а…

Рентгенолог глубоко задумался.

— Послушайте, тут должно быть совсем иначе!

Он внимательно изучил чертеж и возбужденно сказал:

— Смотрите, он поместил сюда такое же поле, как в электронном микроскопе! Это идея! Если так сделать, получится прямой поток электронов и более узкий рентгеновский луч…

— Интересно! А что на втором чертеже? — прервал рентгенолога Брейден. — Еще какой-нибудь рентгеновский аппарат?

Рентгенолог внимательно изучил второй чертеж и через некоторое время сказал с сомнением в голосе:

— Не знаю. Он совсем не использует общепринятые символы. Вот такое же обозначение катода, как и на первом чертеже, а это… это похоже на приспособление для ускорения потока электронов. Как в трубке Кулиджа. Только… — Он почесал затылок. — Я, кажется, понимаю, что он пытается изобразить. Если такая штука будет действовать, можно будет работать с любой трубкой при любом напряжении сети. Ага! И все излучение останется внутри трубки. Никакой опасности. Слушайте, эта штука сможет работать даже от батареек! Врачи смогут носить рентгеновские аппараты в своих чемоданчиках! А работать аппараты смогут даже от напряжения в миллион вольт!

Он все больше возбуждался, глядя на рисунок. Наконец он пробормотал:

— Это безумие, но… Послушайте, доктор! Оставьте мне этот чертеж, я как следует его изучу. Это просто потрясающе! Это… Господи! Да ведь у меня возможность сделать такую штуку и использовать ее на деле. Я еще не все тут понимаю, но…

Брейден забрал у него рисунок и положил к себе в карман.

— Джон Кингман, — сказал он, — находится здесь в качестве пациента уже сто шестьдесят два года. И я думаю, он нас еще не раз удивит. Ну а пока — за дело!

Джону Кингману было определенно смешно. При любых других обстоятельствах его снисходительная манера (он обращался с окружающими как с кретинами) кого угодно привела бы в ярость. Он позволил сделать себе рентген с таким видом, с каким взрослые обычно играют с детьми. Он взглянул на градусник и презрительно улыбнулся. Он позволил измерить ему температуру под мышкой. Электрокардиограф на мгновение вызвал у него интерес (как незнакомая детская игрушка). Усмехаясь, он дал сфотографировать татуировку у себя на плече. И все это — с видом снисходительного презрения. Он был настолько выше всего происходящего, что даже не раздражался.

Зато Брейден становился бледнее и бледнее. Температура тела Джона Кингмана была 105° по Фаренгейту. «Высокая температура» была отмечена в 1850 году (девяносто восемь лет назад) и в 1786 году (более полутора веков назад). Но на вид ему можно было дать от сорока до шестидесяти лет. Частота пульса — сто пятьдесят семь ударов в минуту. Электрокардиограф показал нечто совершенно несуразное.

«Можно подумать, что у него два сердца», — удивился Брейден. Рентгеновские снимки он взял с таким видом, будто ожидал увидеть на них что-то абсолютно невероятное. И увидел. Когда Джон Кингман поступил в Новый Бедлам, на свете еще не существовало рентгеновских аппаратов. Так что рентген ему до сих пор, естественно, не делали. А у него было два сердца. И по три лишних ребра с обеих сторон. И на четыре позвонка больше, чем у нормальных людей. Даже локтевые суставы выглядели как-то не так. И форма зубов явно отличалась от обычной.