Странная фотография - [10]

— А раньше, до переезда, вы с ней как — ладили? Ну, то есть, я хочу сказать… — Костик замялся, не зная, имеет ли он право задавать такой личный вопрос.

— Я поняла, — кивнула Люба. — Раньше нормально было. Мы, конечно, ссорились иногда, но не так, чтобы… Нет, у нас с мамой все хорошо было. Она у меня веселая.

— И чего? Теперь не веселая?

— Не-а. Она теперь часто плачет. А когда собирается куда-то и не может чего-то найти: ну, духов там или украшений своих, — она кидается чем ни попадя. Жуть сколько всего перебила! Домработницу нашу выгнала — раньше маме она очень нравилась, просто нахвалиться на неё не могла: мол, наша Света такая старательная, такая спокойная, аккуратная — в доме все блестит! А тут и Света стала плохая, причем раньше мама никогда на неё голос не повышала, а тут так накричала на нее, такими словами её обзывала… Я таких слов от мамы никогда прежде не слышала. А сейчас она новую домработницу ищет. Каждый день смотрины устраивает, но никто ей не нравится. Никого не берет! Хочет уехать куда-нибудь, где тепло. Говорит, дом хочу в Испании! Мы там были весной — там и в самом деле здорово, вот бы там поселиться…

— Ты бы хотела отсюда уехать? — затаив дыхание, спросил Костя.

— Не знаю, наверное. Раньше не хотела, а теперь… Все равно куда лишь бы было тепло. А тут холодно. В доме холодно. И меня все время знобит. Я, наверно, тепличная.

— Слушай, надо просто во всем этом как следует разобраться — и тебе снова будет тепло. Хорошо будет, ну… как раньше. Люб, но ты говори, говори — это же важно очень! Не замолкай, хорошо?

Люба минуту помедлила. Ее носик недовольно наморщился — видно, ей все это надоело. Усилие, которое она совершала над собой, рассказывая о себе с такой откровенностью какому-то незнакомому парню, как видно, вконец её измотало. Но помедлив, она все-таки продолжила свой рассказ.

— Понимаешь, раньше мама так радовалась, что папа в гору пошел, что в Москву переехали, в квартиру новую — гордилась так, всем своим подругам звонила, рассказывала… А теперь все не по ней — и квартира ей разонравилась, и я, и даже… даже папа! В общем, все не так! Говорит, что у неё не жизнь, а тоска, что у других мужья вечерами дома и по выходным можно вместе сходить в театр или там в ресторан… А мы, говорит, никуда вместе выйти не можем как приличная семья, потому что у нас папа вечно занят и ему не до нас. Вот так приблизительно.

— Да, дела… — протянул Костя.

— Нет, я её понимаю, — вдруг Люба вскочила с лавочки и принялась кружить вкруг неё кругами. — Хочется, конечно, куда-то всем вместе… но у нас папа очень занят — он работает с утра до ночи.

— А ещё какие-нибудь странности были, кроме этого окна? Потому что, то, что ты говоришь — это нормально по-моему. Знаешь, бывает, что предки бунтуют. Может, мама твоя плохо себя чувствует. Погоди немного — пройдет.

— Да нет, ты не понимаешь! — воскликнула Люба и от нетерпения притопнула стройной ножкой. — Моя мама… она никогда бы прежде меня не ударила! Она могла вспылить, закричать, но так… И потом, она же знает, что я во всем этом не виновата — я-то вижу. Она в глубине души понимает, что в доме творится что-то дикое и я тут совсем не при чем. Ладно, ты видно в таких вещах не разбираешься, а мне показалось…

— Что тебе показалось? — переспросил Костя, холодея, — ещё миг, и его чудо исчезнет, разочаровавшись в нем, — улетит как вспугнутая птичка, и больше он её никогда не увидит.

— Не важно. Пойдем, проводишь меня до дому — поздно уже. Мама начнет беспокоиться. Ох, как же домой идти неохота!

— Люба, ты вот что, — Костя лихорадочно думал, что ей сказать, чтобы продолжить знакомство. — Ты начни вести записи — ну, дневник! И записывай все, что тебе покажется странным, необычным — в общем, все, что из ряда вон! До малейшей мелочи: вот, например, сегодня эта вещь тут лежала, а завтра её нет — завтра она совсем в другом месте находится. И спроси потихонечку маму: не брала ли она её, не перекладывала ли… Начни дом исследовать. В какой комнате этот полтергейст слабее, в какой — сильнее. Поняла?

— И что дальше?

— А дальше посмотрим.

— А что мы посмотрим? И куда посмотрим? Смотреть-то некуда — просто жизни никакой нет! Вот тебе и все смотрины…

Они побрели через парк — не по дорожкам, а прямо по влажной земле, усыпанной палой листвой. От земли тянуло прелью, сыростью, и эти запахи осени навевали щемящую грусть. Косте внезапно захотелось расплакаться как маленькому, потом громко расхохотаться, он почти не владел собой — так подействовала на него встреча с этой длинноногой девчонкой с гиацинтовыми глазами. Внезапно он кинулся от неё прочь, и торопливо, судорожно принялся подбирать с земли упавшие листья. Набрав охапку палого золота и багрянца, он протянул её Любе.

— Ты чего это? Зачем?

— Тебе! — только и смог выдавить Костик немеющими губами.

— Мне не нужно. Отдай это своей девочке — у меня весь дом от букетов ломится! И у нас в вазах не такие цветы, не такая… падаль — у нас розы и орхидеи! А других цветов мы с мамой не признаем. И вообще, очкарик, чего ты ко мне привязался, а? — её голос сорвался на крик, в нем зазвенели истерические нотки. — Отстань от меня, я тебя по-хорошему прошу, а то позову Володю и он живо с тобой разберется!