Страницы незримых поединков - [60]

— Витольд… хозяин? — спросил он таким же обыденным, маловыразительным голосом, неторопливо доставая папиросы и закуривая, хотя сердце его колотилось тяжело и сильно.

— Да. Он хозяин.

— А жена его, Мария?

— Нет, она ничего не знает.

— А ты?

— Я… встречаю связных.

— Когда они бывают?

— Когда как.

— Мужчины?

— Нет, женщины тоже приходят.

— Как ты их узнаешь?

— Знак подается. Платочек, например, в кармашке пиджака, цвет шляпы. Это все оговаривается заранее.

— Понятно. Что еще?

— Я только встречаю. С Витольдом они разговаривают в особой комнате, у стойки боковушка есть. Он туда заходит из кухни.

— Н-да… Придется мне того… поработать тут еще, прикупить сенца, да и овса еще нужно.

— А Витольд? — испуганно глянула она на него. — Вы же ему… дали понять, что уезжаете?

— Ты не волнуйся. Тут мы все уладим, это же мелочи, — усмехнулся он.

Ольга тоже усмехнулась, но кривовато, горько так. Белое, полное лицо ее вдруг серебристо заблестело потом. Собрав посуду, она тяжело пошла к дверям и уже на пороге оглянулась — с какою-то измученной просьбой, с исстрадавшейся доверчивостью.

Вот тебе и капитан, расхаживая по комнате, думал лейтенант, вот тебе и «проболтался»… Голова, умница! Но Ольга-то, Ольга! Нет, не зря он вел беседы свои — легкие вроде бы, ни о чем: о себе немножко, о лесах и полях Башкирии, где он родился и вырос, о колхозе в его родной Михайловке. О том, как жили до войны, о ее житье-бытье говорили… Он ждал от нее все-таки чего-то. Он видел, смутно чувствовал, как она все это время готовится к какому-то важному шагу. Пожалуй, только раньше нужно было бы подтолкнуть ее к этому.

4

В отделе контрразведки дивизии информацию о явочной квартире в корчме Витольда Буряка оценили быстро. Вскоре в Маркушево заглянул подполковник Журавлев.

— Покажи-ка мне свою Ольгу.

А в корчме распек лейтенанта за недостаточное усердие при закупках фуража у местного населения — вполголоса, но гневно так, внушительно, чтобы Витольд Буряк вполуха услышал этот нагоняй, а больше бы догадывался сам, зачем приехал подполковник и почему остается в местечке незадачливый этот интендант-фуражир.

— Ольга сама на тебя вышла? — Они шли по улице, по сырому песку, и лейтенант подставлял под ветерок разгоряченное недавним хоть и разыгранным, но все же выговором лицо. — Да ты не обижайся, — усмехнулся Журавлев. — Мог бы и раньше эту Ольгу выявить. Сколько ты уже здесь сидишь?

— Виноват, товарищ подполковник!

— То-то, — примирительно буркнул Журавлев, — время дорого, а мы его упускаем!.. Теперь об Ольге. Все верно: русская, из дворян. Муж ее посажен и сидел в Люблинской тюрьме. Тут не все еще выяснено, дело запутанное. Немцы его завербовали как агента-провокатора, он на это пошел, но вот служил-то вроде бы не столько немцам, сколько аковцам, предупреждал, когда кому-то из них грозил арест. Раскрыли его. Были попытки освободить из тюрьмы, хотели подкупить стражу и деньги уже собрали — десять тысяч злотых. Не удалось. Неизвестно, жив ли он. Учти это… Она его любит?

— Не знаю.

— Узнай. Это важно. Как она оказалась в рядах аковцев?

— Скорее, муж ее втянул в это дело, обманом каким-нибудь или принудил.

— Да, пожалуй. Они ее на чем-нибудь зацепили и держат.

— У нее дочка, годиков пять ей. Куда она с нею? Голод кругом.

— Что ж, может быть, и так. Теперь вот что: связные. Их будем брать за пределами Маркушева. На вас не должна пасть даже тень подозрений. По крайней мере, на первое время. Так что держи ухо востро и… Ольгу береги!

5

Да, ее нужно было беречь. И не только потому, что теперь начнут исчезать выявленные с ее помощью аковские связные, не только поэтому… Под благовидным предлогом лейтенант перенес все свои фуражирские операции в корчму: сюда теперь свозили сено, отсюда его отправляли в армейские части.

Шаг этот, такой простой с виду, оказался дальновидным, хорошо рассчитанным. Связных брали далеко от Маркушева. Первого — это была женщина — в поезде, идущем на Люблин. Второго взяли в лесу, третьего — в городе на базаре при проверке документов патрулем. Все вроде бы шло хорошо и не вызывало подозрений, но вскоре Ольга стала получать записки, подброшенные неизвестными лицами. Ей угрожали расправой. Но характер этих угроз был какой-то расплывчатый, туманный, словно те, кто грозил ей, сомневались сами: Ольга ли их выдает или где-то в другом месте происходит «прокол».

Тут-то и пригодилась эта «передислокация» фуражирской конторы. В корчме стали ночевать солдаты, занимавшиеся погрузкой овса и сена, оставались на ночь шоферы со своим сопровождением.

И все-таки с каждым днем обстановка вокруг корчмы все больше и больше усложнялась. Появились какие-то странные люди. Они приходили в корчму, выпивали рюмку-две бимбера, смотрели по сторонам скучающими, рассеянными глазами и уходили. Кто они? Связные? Нет, на контакт ни с Ольгой, ни с Витольдом они не шли. Но и не местные это были, чужие.

Все было странным теперь в корчме Витольда Буряка, двоилось как-то, каждое событие приобретало двойной смысл: с одной стороны, торговля шла по-прежнему, так же выпивали и закусывали местные крестьяне, заскакивали шоферы, интенданты, механики тыловых мастерских, заходили офицеры и солдаты, возвращавшиеся из госпиталей в свои части; с другой стороны, атмосфера настороженности ощущалась все отчетливее. И не только лейтенант Половинкин и Ольга ее угадывали.