Страница прошлого - [2]

По мере того, как она говорила, длинное лицо Мумиева вытянулось еще больше; на несколько минут пришлось и ему окаменеть, но он быстро овладел собой. Оглянувшись назад, он увидал глуповатую физиономию слуги, стоявшего на пороге и, с нескрываемо-жадным любопытством, ловившего каждое слово. Изумление, гнев засверкали в глазах Мумиева.

— Ошиблась, старушка! — резко и сухо прервал он женщину, злобно глядя, точно намереваясь испепелить ее взглядом, и прибавил слуге:

— Выпроводи ее!

— Выпроводи?! — повторила та, точно не веря своим ушам. — Я не пойду! — крикнула она: — денег мне давай! Видишь, в каком я положении. Ты пять лет пользовался моими средствами и обещал выплатить долг, когда будешь иметь возможность. Теперь я пришла получить с тебя старый долг.

— Она какая-то безумная! — с натянутым смехом пробормотал Мумиев, хотя лицо его покрылось смертельной бледностью и как бы сразу похудело, только глаза блистали фосфорическим, зловещим блеском.

Слуга бросился и подхватил ее под руки, но одному ему, очевидно, не по силам стало справиться с нею.

— Надо Тимофея позвать, — сказал он. Явился швейцар.

— Прочь, халдеи! — кричала расходившаяся гостья: — у меня самой когда-то Стратошка Мумиев на посылках был, генералам калоши подавал.

— В участок ее… или психиатрическую больницу, — распорядился Мумиев.

— За что? Я не пьяная и не сумасшедшая! — вопила та.

Общими силами ее вывели; крик и возня обратили на себя в доме всеобщее внимание. Гувернантка, со взбитой челкой и бантиком на груди, выглянув из дверей, скрылась.

Мумиев вошел в свой кабинет и судорожно схватил себя за голову. Он был бледен, дрожал весь как в лихорадке и чувствовал сердцебиение. Боясь, чтобы не упасть в обморок, он подошел к шкафу и выпил целый стакан кали-бро-мати, после чего присел к столу и тем же судорожным движением взял себя за голову и так просидел несколько минут, пока одеревенелое спокойствие мало-помалу не овладело им.

— Пожалуйте чай кушать. Барыня едут в театр и потому раньше распорядились самоваром, — сказала горничная, вдруг появляясь на пороге.

Мумиев тупым, бессмысленным взглядом посмотрел на нее и не сразу понял, казалось, чего от него требуют. Та повторила приглашение.

— А? хорошо, — сказал он.

Посидев еще несколько минут, он встал, взглянул на себя в зеркало и, почти сверхъестественным усилием воли, придав стереотипное выражение своей физиономии, прошел в чайную.

За большим столом кипел серебряный самовар и сверкала хрустальная посуда.

Целина Мумиева, высокая красивая дама лет сорока, с тщательно убранной головой и присыпанным пудрой лицом, в широком пеньюаре, сидела за столом. Около нее помещались три девочки-подростка и гувернантка их. Горничная наливала чай и расставляла по принадлежности.

При появлении мужа Целина взглянула на него как-то многозначительно.

— Вы будете в театре? — спросила она.

— Может быть, приеду, — отвечал Мумиев.

— Что у вас сегодня был за шум в приемной? — как бы вскользь заметила она.

— Да, неприятная история: кто-то, вероятно, по ошибке, дал мой адрес психически-расстроенной женщине и я распорядился отправить ее по принадлежности, — отвечал Мумиев, отхлебывая чай.

Целина замкнулась в горделивое достоинство. По ее белому пухлому лицу облачком скользнула какая-то тень. Гувернантка что-то уж слишком суетилась около детей. Горничная в промежутках, пока господа пили чай, выбегала в переднюю и перешептывалась с лакеем.

Вернувшись к своим обязанностям, Мумиев улавливал на себе ее пристальные взгляды.

Все это крайне раздражало его, между тем, он ни к чему не мог придраться. Ссылаясь на то, что ему нужно сделать вечерний визит в клинику, он встал из-за стола.

Целина посидела еще несколько минут над своим остывшим стаканом как бы в раздумьи, потом велела горничной достать из гардероба кремовый атласный лиф и купить в цветочном магазине белых гелиотропов, которыми намеревалась приветствовать артиста-бенефицианта.

Очнувшись от раздумья, она подошла к трюмо, оглядела внимательно свою пышную фигуру и произнесла вслух:

— Да, в его жизни было что-то темное, недосказанное и я недаром всегда чувствовала это.

Она прошла в спальню одеваться.

Мумиев опять заперся в своем кабинете. Проходя через зал, он с ужасом взглянул на то место, где стояла недавняя посетительница, точно боялся опять увидеть ее. В его воображении не переставало вставать широкое обрюзгшее лицо с глубокими морщинами, сначала с улыбкой обратившееся к нему и потом исказившееся злобой отчаяния. И всего ужаснее, что в этих расплывшихся, обезображенных чертах мегеры он узнавал что-то милое, дорогое и некогда близкое себе.

…Она явилась и стала на его дороге, а он думал, что все счеты с ней давно окончены. Ужасную метаморфозу свершила с ней жизнь; этого нужно было ожидать, и он знал наперед, что так будет. Ксения кончила тем, чем и многие подобные ей: спускаясь со ступеньки на ступеньку все ниже и ниже, пока окончательно не погрязла в нищете и пороке.

Отчего появление этой женщины так взволновало его? потому ли, что он не ожидал ее, или не хотел, чтобы развертывалась когда-либо она из черных страниц его жизни?