Страна желанная - [26]

Бред, впрочем, скоро прекратился. Отец только чуть шевелил губами, но уже не в силах был произнести ни слова. Потом он и губами шевелить перестал и так остался лежать — вытянувшийся и словно окостеневший. Дед Назар и Глебка тоже застыли, и в сторожке наступила давящая, глухая, мёртвая тишина. Долго ли она длилась, Глебка не смог бы сказать, вероятно, очень долго. Наконец, дед Назар, стоявший в ногах, перекрестился и сказал совсем необычным для него, слабым, всхлипывающим голосом:

— Эх, Никола, Никола. Рано ты с души снялся. Так и не дотянул до добрых годков.

Из голубых, словно выцветших глаз его побежали на спутанную бородку частые мелкие слезы. Глебка поглядел на эти слезы, поглядел на отца, в неподвижности которого было что-то новое и пугающее.

— Батя, — позвал он тихо, и губы его задрожали.

Он беспомощно оглянулся на плачущего деда и вдруг понял, что отец не ответит на его зов, никогда уже не ответит, ни на чей зов.

Дед Назар вытер глаза ладошкой и покосился на Глебку.

— Шёл бы ты отсюда, — сказал он сурово. — Я уж один тут пока…

Глебка покорно повернулся и пошёл к двери, оставив деда управляться с покойником. Не чувствуя под собой ног, точно они были деревянными, Глебка вышел на крыльцо. Над лесом занималась утренняя заря. Серая мгла редела. Сквозь неё уже чётко проступали черные стволы деревьев. Глебка машинально оглядел знакомый перелесок, бегущую мимо наезженную дорогу, толстый пень у обочины. И вдруг глаза его остановились на багровом пятне возле крыльца. Глебка вздрогнул всем телом, только теперь поняв, что этот багрянец на холодном мертвенно белом снегу — это батина кровь. И дальше — эта красная стёжка, тянущаяся по снегу к лесу — это тоже батина кровь. Она на всём пути его… Она тянется через всю жизнь, через всю землю — это кровь отцов. И это и есть дорога отцов… И снова чудится ему прерывистый голос, говорящий: «Той дорогой иди… Мы ведь только начали…»

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. В ПОХОД

Весь этот день Глебка был точно в забытьи. Он видел, но как бы не понимал того, что вокруг него происходило. Он видел, как опустили отца в могилу, вырытую тайком на краю кладбища в Воронихе, но разве то, что опускают в могилу и есть его батя — могучий, весёлый батя? Нет, этого понять он не мог. Он слушал слова утешения, которые говорили ему Ульяна Квашнина и воронихинские старики, пришедшие тайком на кладбище похоронить красного партизана, но смысл этих слов не доходил до сознания.

После похорон Ульяна, вытирая распухшие от слез глаза, ласково сказала:

— Пойдём-ко, Глебушко, к нам. Чего тебе одному-то.

Степанок дёрнул Глебку за рукав и позвал робко:

— Пойдём, давай.

Но Глебка не пошёл в Ворониху. Он вернулся к себе вместе с дедом Назаром и понуро плетущимся позади них Буяном. Возвратясь в свою хибарку, дед Назар затопил печь я захлопотал по хозяйству. Глебка сел у окна и стал глядеть на заснежённый, словно заколдованный лес. Буян жался к его ногам и время от времени жалобно поскуливал.

Так просидел Глебка до самого вечера. А вечером поднялся с лавки и сказал:

— Я теперь пойду, деда.

— Куда это ты пойдёшь? — забеспокоился дед Назар.

— В Шелексу.

— В Шелексу? — переспросил дед, насупясь. — Чего это тебе вдруг Шелекса задалась, когда она за фронтом?

— Мне батя велел, — сказал Глебка тихо.

Дед похмыкал, повздыхал и в нерешительности поскрёб под бородой.

— Что-то негожо, парень, ты удумал.

— Как же так негожо, когда я тот пакет от бати понесу. Может там донесение какое. Батя ж сказал, самое там важное…

Дед насупился и медленно покачал головой.

— Больно уж торопко у тебя всё получается. Раз-раз и пошёл махать.

— А чего ещё тут, — вскинулся Глебка запальчиво. — Год что ли сряжаться. На-ко.

— На-ко, — передразнил сердито дед и строго уставил на Глебку блёклые глаза. — Беда с тобой. Такой нетерпелой. Всё ему на часу вынь да положь. А то невдомёк — что скоро, то неспоро. То ведь тебе не блох имать. В твоём деле торопиться вовсе неспособно, а то как раз на глупу стать всё и оборотится. Смотри-ко.

Дед всё умножал и умножал свои доводы, но на Глебку они мало действовали. Он и слушал их плохо, весь горя нетерпением. Он продолжал было настаивать на своём, утверждая, что должен идти сейчас же. Дед Назар выказал, однако, непреклонную твёрдость, и Глебка остался. Наутро он снова заговорил с дедом Назаром о том же, но на этот раз подробно рассказал, как с ним говорил батя о Шелексе.

Дед Назар слушал, не перебивая, пощипывая свою реденькую бородку и покачивая седой маленькой головой. Потом начал настойчиво выспрашивать.

— Значит на Шелексу ладишь?

— На Шелексу, — кивнул Глебка.

— Ну, а как идти туда, тебе известно?

— Нет. Неизвестно.

— Выходит без пути, наобум, брести будешь?

Глебка молчал.

— А сколько до неё, до этой Шелексы вёрст, про то хоть знаешь?

Глебка ничего не мог сказать о том, сколько до Шелексы вёрст и где она, эта Шелекса. А дед не унимался и уже покрикивал не на шутку.

— А какие на пути деревни стоят? Случайно ли в их тебе будет заходить. А люди какие там? Может, в их камманы, а то белогады на постое? А фронт как же развернулся? Где какие войска — американы там или другие? И густо ли их? А укрепленья там какие и как их миновать? Может, у тебя всё уже то на ум сложилось? Может, у тебя уже в тех местах разведка делается и тебе всё враз верные люди донесут? Или как?