Страна возможностей - [14]

— Все, запрыгиваем, скоро уезжает.

Запрыгнули все, кроме Макса. Он так и остался стоять на платформе.

— Куда? Куда мы едем? Может, просто здесь снимем? Мы ведь даже билеты не купили?

— Макс, — говорю я, — ехать и правда нужно.

— Я не хочу. Не могу то есть, у меня дела еще сегодня.

— Какие дела?

— Поехали быстрее! — кричат парни, держа двери электрички.

— Неважно какие. Держи камеру!

Я схватил камеру, и двери захлопнулись. Электричка двинулась в неизвестном мне направлении. Я, два гопника и фильм без какого-либо сценария. Что делать? Пока камера снимала только их ноги и обрывки разговоров. Зарядки 50 %.

Мы идем по потертому вагону куда-то в конец поезда, головы пассажиров трясутся в такт движениям электрички. Мы добираемся до хвоста, до грязного заплеванного тамбура, где парни наконец могут спокойно закурить.

— Слушай, товарищ журналист, угостишь нас пивом?

У меня было в кармане 150 рублей, последних. А ведь я даже не обедал.

— Угощу, но бюджет у фильма небольшой, скажем так, особо не разгуляемся.

— Мда. А мы думали, у тебя зарплата какая-то стабильная.

— Стабильное ничего.

Электричка стучала по рельсам, за окном проносились окраины Москвы, граффити на стенах пустующих вагонов с разбитыми стеклами и щебень, щебень, щебень на рельсах. Поезд остановился на станции «Серп и Молот».

* * *

Мы вышли, чтобы купить в забрызганном грязью ларьке пива и сухариков. У меня в руках камера, у парней — камеры на головах и балаклавы. Продавец, толстый армянин, наверное, обоссался со страху и уже собирался вызывать помощь, как я показал свой паспорт и попросил парней отойти от окошка.

— Какое пиво взять?

— Tess.

— Оно же женское.

— Сам ты женский, — обиделся Ваня.

— Нет, правда, я слышал, что оно женское.

— Неправильно слышал. Сухариков еще возьми.

Денег вообще не осталось. На платформе мы ждем следующую электричку, которая увезет нас еще дальше от Москвы, от дома и вообще от всего. Зачем я вообще сюда полез, что я тут делаю, что снимаю? Все хуйня какая-то. Парни обсуждают насущное и открывают пиво, которое издает пшик, пенится и кисло пахнет. Сухарики пахнут сухариками с сыром.

Иван в своей балаклаве присасывается к бутылке через дырку в маске и делает два глотка.

— Вот уже и силы прибавляются.

— Так быстро?

— Ага. Кататься вообще нельзя, пока ты не накуришься или не напьешься. Ты себя иначе не будешь чувствовать свободным и точно наебнешься. Меня один раз так ебануло током, что я только в Cклифе очнулся. Так вот, да.

Подул ветер. Стоять было холодно. Ботинки я не менял уже года два.

— А зарабатываете вы как?

— Ну, я, например, да и он тоже, раздаем визитки спайс-точек. Что-то зарабатываем, но чаще эти деньги на спайс и тратим.

Где же электричка, господи.

— А вообще этот движ с зацепингом — он зачем?

— Типа зачем катаемся? Ты посмотри на эти электрички сам: дерьмовые, грязные, кондуктора грубые, еще и платить мне за это? У нас и так денег нет.

Я поднял палец, чтобы сказать про заработок с раздачи визиток, но промолчал.

— А родители знают ваши?

Андрей схаркнул на землю.

— А им похуй.

На платформу тем временем пробирались через дыры в заборе люди. Кто-то взбирался сам, кто-то не без помощи других. Парень с банкой коктейля увидел мою камеру и замахал.

— Что, хочешь привет передать?

— Ага! Привет всем, кто ворует!

— Передам.

На платформу тем временем пыталась залезть девушка в леопардовой куртке. Руки были сильные, но жопа все-таки тянула вниз. Парень быстро поставил коктейль на землю, подскочил и втянул, смеясь, девушку на платформу.

Потом приехал и наш поезд. Камера что-то продолжала снимать, но мне было уже все равно — какой во всем этом смысл?

— Ну че, полезли с нами на крышу?

— Я пас.

— Сказал пидорас. Полезли, мы подстрахуем!

— Реально, погнали, времени мало! Ну!

Я молча зашел в вагон, пусть лезут на свою крышу. Все-таки если меня по пути ебнет, то отец будет очень недоволен: нафига тогда этот МГУ?

До Курского я трясся в вагоне и подводил итоги: деньги на пиво потратил, замерз, из отснятого — куча чьих-то ног, гыгыканья и глупых разговоров. «Фильм — говно. Журналистика — говно. VICE этот тоже говно», — думал я, злясь на всех. Гонзо, блядь, журналистика.

Вечером я написал какой-то текст и отправил редактору. Текст, конечно, никогда не вышел. Через две недели Андрей — тот, что в шлеме с камерой, — попросил каких-нибудь записей с камеры на память. Ваня, как оказалось, погиб, свалившись с электрички. В доказательство Андрей даже прислал мне посмертную фотографию, хотя я его об этом не просил.

В VICE я больше не ходил и решил вернуться в университет, где все было по-прежнему и никто не заметил моего отсутствия.

Монтажка

Перово. Я сижу в крохотном офисе в трехэтажном здании. Комната заставлена коробочками для дисков, кассетами, камерами, штативами, провода сплетаются в прочные узлы, уползают и прячутся за мебелью. На столах — чашки с черными немытыми кольцами и остывшими чайными пакетиками внутри. У начальника Алексея на столе — два соединенных монитора и баночка с монетами.

— Сюда мы, — говорит он гнусавым низким голосом, пузатый низкий мужчина в клетчатой рубашке, заправленной в джинсы, так похожий на Дуайта Шрута из сериала «Офис», — так скажем, складываем штрафы за нецензурную брань. Вот, рублей сто уже накопилось.