Страна убитых птиц - [3]

… И ИЗ НЕСТЕРПИМОГО СВЕТА ВЫПЛЫВАЛО ЛИЦО КРАСОТЫ УЖАСАЮЩЕЙ И НЕВЫРАЗИМОЙ ОДНОВРЕМЕННО, МАНЯЩЕЙ, НЕВЕДОМОЙ, МУЧИТЕЛЬНОЙ И ПРИТЯГИВАЮЩЕЙ…

НЕ БЫЛО У НЕГО ГЛАЗ, НО ОН ЯСНО ОЩУЩАЛ, КАК СЛЕЗЫ ТЕКУТ ПО НЕСУЩЕСТВУЮЩИМ ЩЕКАМ… И ТАК ПРОТЯЖНА, ТАК СЛАДКА И ГИБЕЛЬНО-ЖЕЛАННА БЫЛА ЭТА МУКА, ЧТО ОН ВЕСЬ УСТРЕМИЛСЯ ВПЕРЕД, НА СВЕТ, ИЗГИБАЯ НЕЧТО, ЧТО КОГДА-ТО СЛУЖИЛО ЕМУ ТЕЛОМ…

— ИДИ НАЗА-А-АД..! — ТРОНУЛО УЛЫБКОЙ ПРЕКРАСНОЕ ЛИЦО… — ИДИ! ТЫ НЕ ПРИНЯЛ ИСТИНЫ В СЕРДЦЕ СВОЕ..! ТЫ САМ — ИСТИНА-А-А!..

…СТОЗВОННЫМ ЭХОМ МЕТАЛСЯ В СЕРЕДИНЕ СУЩЕГО ЭТОТ ГОЛОС, ПРОНИКАЯ В ТАКИЕ ГЛУБИНЫ ЧУВСТВ И ОЩУЩЕНИЙ, КУДА БОИТСЯ ЗАГЛЯДЫВАТЬ СЛАБЫЙ РАЗУМ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ… МАТЬ ЕГО УМЕРШАЯ ТИХО ПЛЫЛА РЯДОМ, И ОН ПРИПАДАЛ ЗВЕНЯЩЕЙ ПУСТОТОЙ СВОЕГО СУЩЕГО К СУЩЕМУ МАТЕРИНСКОМУ… ОН НЕ ВИДЕЛ ЕЕ ЛИЦА, НО ЯСНО ОЩУЩАЛ СГУСТОК ТЕПЛЫХ И ЛАСКОВЫХ ВОЛН, ЧТО МОГЛИ БЫТЬ ТОЛЬКО ЕГО МАТЕРЬЮ… И ЭТОТ ЖЕ СГУСТОК МЯГКО, НО СИЛЬНО ПОВЕРНУЛ ЕГО ОТ ЗИЯЮЩЕГО ЖЕРЛА, ОТКРЫВШЕГОСЯ ЕГО ВНУТРЕННЕМУ ВЗОРУ КОЛОДЦА, ПОНЕС НАЗАД, В ЧЕРНЫЙ И ПЛОТНЫЙ МРАК…

КАК КРИЧАЛА И БИЛАСЬ ДУША ЕГО, УНОСИМАЯ СНОВА В ГУСТУЮ И ВЯЗКУЮ ПЕЛЕНУ ПРИВЫЧНОГО МИРА И ОЩУЩЕНИЙ, КАК НЕ ХОТЕЛОСЬ ВОЗВРАЩАТЬСЯ…

…А КОГДА УДАРИЛИ МАЛИНОВЫЕ КОЛОКОЛА, ТЯЖКО ПРОСЕЛИ СВИНЦОВЫЕ ОБЛАКА НА УСТАВШИЕ ГЛАЗА ЕГО… КОГДА ДОНЕССЯ ИЗ ДАЛЕКА-ДАЛЕКА НЕВЫНОСИМО НИЗКИЙ ГОЛОС РАСКАТАМИ ГРОМОВЫМИ И СУРОВЫМИ: «СУЩЕЕ В ТЕБЕ… СВЯТ И МИЛОСТИВ БУДЕ!..» — ТОГДА ОЧНУЛСЯ ОН…

Мучительно всхлипнув, потянулся, провел рукой по виску, кровавой коркой запекшейся покрытому, собирая потерянные, как стеклянные осколки, тяжелые и вязкие мысли свои.

Сел на пол, обхватив голову руками, застонал. Свет резанул глаза, и он прищурился, мучительно соображая, что произошло. Тронул рану, прислушался к себе, к тому, что в нем словно бы происходило…

Что-то было НЕ ТАК! Что-то сместилось в этом мире! Не вставая с пола, оглядел привычную обстановку — кафель, биксы, столы, цинк, шкафы с инструментами. Все было на месте, но в то же время…

Кеша облокотился на пол, откинувшись от лужи натекшей крови, прикрыл веки — что-то мешало, некая странность существовала в его голове, неподвластная ему. Сосредоточившись, он сцепил зубы, напряг скулы, замер и… УВИДЕЛ!

… РОВНЫЙ СВЕТЯЩИЙСЯ ТРЕУГОЛЬНИК ПЛЫЛ ПЕРЕД ГЛАЗАМИ. ОН ВИСЕЛ ВНЕ ПРОСТРАНСТВА, ГРАНИ ЕГО МЕДЛЕННО И ПЛАВНО ИЗГИБАЛИСЬ, ПОТОМ ОН СТАЛ СЛОВНО НАПОЛЗАТЬ, РАСШИРЯТЬСЯ… И КЕШИН ВЗОР СИНЕЙ МОЛНИЕЙ ПРОНИК В ЗАПРЕДЕЛЬНУЮ ГЛУБИНУ СТРАННОГО ТРЕУГОЛЬНИКА.

НЕБОЛЬШОЕ ФИОЛЕТОВОЕ ОБЛАКО КЛУБИЛОСЬ ПЕРЕД НИМ, И ЭТО ОБЛАКО СТОНАЛО! ОН ЯСНО СЛЫШАЛ ЭТОТ СТОН, В ЕГО МОЗГУ ПУЛЬСИРОВАЛО И БИЛОСЬ ЧТО-ТО ОЧЕНЬ БЛИЗКОЕ, СРОДНИ ФИОЛЕТОВОМУ СГУСТКУ, НО ЕГО, КЕШИНО, БЫЛО ПРОЧНО ПРИВЯЗАНО К ТЕПЛОМУ, ЧТО НАХОДИЛОСЬ ВНУТРИ ЕГО. А ФИОЛЕТОВОЕ ОБЛАКО-СГУСТОК БЫЛО ОДИНОКО…

Яростная, неистовая жалость охватила все его существо. Он мысленно взмыл над кафелем прозекторской, растворившись в воздухе холодном и плотном, окружил стонущее облако всем теплом своим. Как гончар, стал лепить из облака нечто маленькое и теплое, оживающее под его вселенской жалостью, податливое и родное.

— Рыжая-а-а..! — шептали его обескровленные губы. — Рыжая!

И после этого слова ему не стоило никакого усилия представить мраморно-белое, алебастровое тело. Он словно навис над ним, вибрируя теплотой, излучая живительные волны. И, не открывая глаз, улыбнулся, когда мысленно увидел фиолетовое облачко, нырнувшее в неподвижное тело рыжей.

Он бродил по просветам вен и артерий, где плотно и густо чернела застывшая кровь, он выжимал из тканей нужное количество жидкости, чтобы разжижить густую массу, нагреть ее чем-то, исходящим из торжествующей плоти его. Он мягко и кропотливо освобождал от застойной жидкости отекшие легкие, проводя тонкую, звенящую, но крепкую нить от своего естества до сокровенного центра неподвижного тела.

Он вслушивался в стонущие искорки-огоньки, блуждающие в недрах не тронутых тлением, еще не умерших клеток застывшего мозга.

А когда почувствовал, как распадается окоченелая глыба Мертвого на тощие островки вялых энергетических полей, тогда нашел он сжавшийся комок сердца рыжей и ударился о него всей массой воли и жалости, переполнявших его вскипающий мозг.

Вскрикнув, упал навзничь, ударился затылком о кафельный пол.

Вошедшие патологоанатом, дежурный врач и медсестра с ужасом смотрели на лежащего неподвижно в луже крови Викентия Смагина.

Оно было жутко, это лицо, задранное к потолку, небритое и залитое кровью. Плотно стиснутые губы, мертвенно-бледные щеки… И только вздрагивающие ноздри указывали, что этот человек жив.

Видавший виды патологоанатом шарил в кармане забытый дома нитроглицерин, дежурный врач жевал огонек прикуренной сигареты и не чувствовал боли в обожженных губах, сестра вытягивалась на цыпочках, бледнея до синевы.

Викентий Смагин неожиданно улыбнулся, не открывая глаз! Сведенные в нечеловеческом напряжении скулы мелко задрожали, набухли вены шеи и задергались веки. Он улыбнулся потому, что…

С КАФЕЛЬНОГО ПОЛА ПРОЗЕКТОРСКОЙ ВСТАВАЛА ГОЛАЯ РЫЖАЯ…

Глава вторая. Суета

Тощая и рыжая Екатерина Бурова как раз запихивала в рот очередную карамельку, когда Шнейдер и Матвеев быстро прошли в приемную.