Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы) - [25]

Родители остались непреклонны по отношению к Зойке и запретили приводить ее в дом. Но Ксеня все равно приводила, правда, тайком, когда их не было дома, и тогда они с Зойкой устраивали пир. Ксеня тащила из кухни что-нибудь вкусное: сушеную клубнику, изюм, халву или открывала банку болгарского малинового конфитюра. Они ели и болтали обо всем на свете – о книгах, об учителях, когда стали постарше – о мальчиках.

Было в этом «тайком» что-то унизительное для Ксени и для Зойки, конечно, тоже. Но как отстоять свое право дружить, с кем хочется, она не знала. Родителей побаивалась, особенно отца. Мать мучила ее нотациями, и это было еще хуже, потому что длилось долго и нудно. Многословие действовало на Ксеню усыпляюще, а мать требовала внимания. Если дочь грубила в ответ, она хваталась за ремень. Зная, что провинилась, что мать будет воспитывать ремнем, она готовилась к наказанию загодя, надевая под платье теплые китайские рейтузы с начесом. Было не больно, но, чтобы не оказаться разоблаченной, она орала во все горло и пыталась выдавить из глаз хоть одну слезинку. Если не удавалось, смачивала глаза слюной.

И все-таки Ксеня дружила с Зойкой, хотя они иногда так ссорились, что дело доходило до драки. Ксеня драться не умела и лишь неуклюже оборонялась, зато Зойка дралась, как заправская дворовая шпана: ее кулаки довольно чувствительно мутузили Ксеню по ребрам. В лицо она, правда, не била.Тамару Ксеня избегала и даже из школы умудрялась ходить с Зойкой, хотя жила с Тамарой в одном дворе.

А домой к ней – в «приличную» семью – вообще перестала ходить после того, как отчим, у которого было мудреное нерусское имя, серые навыкате глаза, приторно-сладкая улыбка, брюхо, аккуратно перетянутое узким ремешком, но все же нависающее над брюками, и сантиметр, вечно перекинутый через плечо – он чаще работал дома, чем в ателье, – помогая ей однажды снять пальто, общупал ее намечающиеся груди. Она ощутила такой нестерпимый стыд, что и сказать никому невозможно было. «Приличный» отчим совратил старшую сестру Тамары, принудил ее к сожительству, и девушка родила сына. Скандал как-то удалось замять, и мать отвезла дочь в другой город к дальней родне, подальше от позора.

Ксеня повзрослела и уже демонстративно вела Зойку в дом и даже усаживала за стол обедать. Мать ее никогда не приглашала и тихо злилась, если та все же оказывалась за столом. Хотя вроде бы и смирилась с их дружбой, по крайней мере – внешне. Ксене долго приходилось уговаривать Зойку и даже применять силу.

– Не пойду! Сказала – не пойду! Отстань! – лицо Зойки делалось злым и некрасивым.

– Попробуй только не пойди! Я у вас тоже есть не буду. Вот увидишь! – Ксеня тоже начинала злиться и уже грубо толкала Зойку в спину.

И та шла, подчиняясь подруге и явно назло ее матери.

Зато дома у Зойки они часто жарили обыкновенную глазунью, предварительно разморозив яйца в теплой воде, и ели на полной свободе. Поэтому, может, Ксеня надолго запомнила вкус глазуньи и еще черничного варенья, которым они щедро намазывали толстые ломти хлеба с маслом. Они не были пай-девочками ни в школе, ни на улице. На переменах вечно носились, как угорелые, по коридорам и лестницам. Школа была трехэтажная, с широкими гранитными лестничными пролетами. Носились, аж ветер в ушах свистел, задевая на пути и детей, и взрослых. Не умели они степенно – рука об руку – ходить взад-вперед по коридору, как остальные. Редкий день Ксеню не выставляли с урока за дверь – за подсказку. Она боролась с собой, даже рот залепляла пластырем, но видеть мучения товарища и не сострадать ему, не пытаться помочь – было выше ее сил. Она умудрялась подсказывать даже с последней парты – с «камчатки». Еще выгоняли за книги. У Ксени была плохая слуховая память, ей бесполезно было слушать объяснения учителей. Чтобы не терять времени зря, она раскладывала на коленях книгу и читала. Иногда попадалась. Как-то учитель физики, высокий, моложавый мужчина с лобастым лицом, забрал у нее книгу и категорично заявил:

– Отдам вашей матери.

Книга была библиотечная, и ее в тот день нужно было вернуть. За дверь Ксеню не выставили, учитель ограничился тем, что реквизировал книгу. К Зойке полетела записка. Прозвенел звонок, и подруга ринулась к учителю. По физике Зойка еле тянула на тройку, этот предмет был для нее тайной за семью печатями. А тут она с умным видом вдруг озадачила физика каким-то вопросом. Он пошел к доске, взял мел… Ксеня моментально подкралась к его столу, схватила книгу и – была такова.

Иногда на нее нападал вроде бы беспричинный смех. Например, она посылала Зойке стих: Осень настала, холодно стало, птички г… перестали клевать. Вон на заборе сорока наср… Ну, и погодка, итить твою мать! Или еще чище: На кладбище ветер свищет, 40 градусов мороз. Нищий снял порточки, дрыщет, знать, пробрал его понос. Вдруг раздался треск дубовый: из гробницы встал мертвец. – Что ты делаешь, негодный? Обосрал меня, наглец! Нищий долго извинялся, пальцем ж… затыкал. А мертвец расхохотался, громко пернул и пропал. Вскоре стих начинал гулять по всему классу, и раздавался гомерический хохот. Иногда срывался урок. На самом деле Ксеня не была злостной хулиганкой, у нее было просто своеобразное воображение. Она могла представить, что у математички вдруг выросли рога на голове или у англичанки – хвост. Она так живо это воображала, что не могла удержаться от смеха.