Страна сновидений. Письма из Атлантиды - [8]

Первой появилась кошатница. Она толкала перед собой разбитую продуктовую тележку, нагруженную пожитками, и была так укутана в многочисленные одежки, что казалось, будто она напялила весь свой гардероб. Из тележки она вынула пакет с сухим кормом, которым снабжала кошек. Те уже собрались у подножия памятника жертвам войны, привлеченные ее напевным зовом, в надежде подкрепиться.

Вскоре один за другим появились и остальные: испанский писатель Педро, любитель поговорить, который обычно приходил пораньше, чтобы занять лучшее местечко у фонтана, откуда он с пафосом читал свои опусы посетителям, заполнявшим парк в обеденный перерыв; пара уличных музыкантов — скрипач и цимбалистка, причем последняя, как Эш уже успела усвоить, норовила все больше не играть, а настраивать свой инструмент; велосипедист, чей трехколесный велосипед был увешан всем, что только можно себе представить, — фары и зеркала, флажки и транзисторный приемник, и вдобавок еще прицепленная сзади детская коляска, в которой сидела собака по кличке Серфер: тощее существо неопределенной породы, покрытое чахлой растительностью, и с игрушечными солнечными очками на морде. Были тут и попрошайки, только что запившие спиртным бесплатный благотворительный завтрак; сбежавшие с уроков школьники, которые загремели своими роликовыми досками у памятника жертвам войны, как только ушла кошатница; наркоманы с затуманенным взором, рыскающие в поисках своей утренней дозы; женщины из окрестного латиноамериканского квартала с детишками в колясках или восседающими на маминых плечах; разбившись на группки, они оживленно болтали; а еще любители побегать трусцой — пара молодых людей студенческого возраста; продавцы различной немудреной снеди и всякой мелочевки со своими тележками, — всех и не перечислишь.

Постукивая друг о друга носками черных ботинок, Эш сидела и смотрела, как вся эта публика занималась своими делами. Заодно она внимательно высматривала того, кто вчера так взбесил ее своим непрошеным вниманием, но он по крайней мере не маячил перед глазами. Когда солнце поднялось выше, она начала успокаиваться. Цимбалистка наконец-то настроила свой инструмент, и они вместе со скрипачом заиграли старый хит Герри и группы «Peacemakers» «Переправа через Мерси», который звучал странно, но довольно неизбито, наверное, из-за необычных инструментов для исполнения.

Эта мелодия нравилась ее маме. У нее была запись, и она, бывало, без конца проигрывала ее, пока Эш не начинало казаться, что она сойдет с ума, если услышит ее еще хоть раз.

А теперь она отдала бы все что угодно, лишь бы очутиться дома, с мамой, и слушать эту мелодию снова и снова…

В груди стало тесно, и она почувствовала, что ее глаза наполнились слезами.

Брось, сказала она себе. Просто не надо вспоминать об этом.

Но если бы она могла! Три года — это целая вечность, а как будто только вчера соседка миссис Кристофер разбудила ее, слегка встряхнув за плечо.

Ох, бедная детка, такая ужасная новость…

Эш вытерла глаза кулаком.

Она не собиралась сидеть здесь на виду у всех и рыдать как ребенок. Но внутри у нее ничего не осталось. Как в пустой комнате, из которой мама ушла навсегда, погасив за собой свет, и в которую никто никогда больше не вернется. Эш умело маскировалась, притворяясь, что все в порядке, — во всяком случае, когда бывала на людях. Но слышать сейчас эту музыку и вспоминать…

Пустота разверзлась, как огромная утроба какого-то доисторического животного, и грозила поглотить ее всю целиком.

— Привет, подружка! Поцелуй-ка меня.

В течение какого-то мгновения воспринимались только слова, а не сам голос и не его шутливый тон. Вспыхнув от гнева, Эш обернулась, и злость немедленно растаяла.

— Ой, Кэсси! — завопила она и бросилась на шею женщине, которая совершенно незаметно подошла к скамейке.

Из всех окружающих Эш людей Кассандра Вашингтон с наибольшим правом могла называться ее близкой подругой. В свои далеко за двадцать, да еще и при бродячем образе жизни, — не потому, что так сложились обстоятельства, а просто ей это нравилось, — с кожей кофейного цвета и бесчисленными косичками с вплетенными в них бусинами, Кэсси была самой прелестной женщиной, какую только Эш знала. Правда, она питала слабость к одежде чересчур ярких расцветок. Вот и сегодня на ней были плотно обтягивающие джинсы красного цвета, заправленные в рыжие сапожки, желтая блузка, черная матадорская куртка и сверх того — пластмассовые серьги кольцами гигантских размеров и браслеты, сияющие всеми цветами радуги. В ногах валялся красный парусиновый рюкзак, туго набитый орудиями ее профессии. Там была складная головоломка из кусочков брезента и деревянных палочек, которая превращалась в небольшой столик со стульчиком; а еще скатерка, украшенная ручной вышивкой в виде магических знаков; маленький медный шарик-маятник и, наконец, гадальные карты, завернутые в кусок шелка и уложенные в специальную коробочку из тикового дерева.

Кэсси была гадалкой, и вот уже несколько месяцев Эш ее не видела.

— Я думала, ты уехала на Запад, — сказала она, после того как они крепко обнялись.

— Так и было. А теперь я вернулась.