Страна снов - [9]

– С пяток. – На самом деле Деа побывала в десяти школах и жила в двадцати штатах, но не хотела об этом рассказывать. – Мама не любит сидеть на одном месте, – добавила она, когда Коннор вытаращил глаза. – А ты?

– Отца сократили, – ответил он после небольшой заминки. – Мой дядя, отец Уилла, здешний полицейский. Он подбросил отцу заказ по ландшафтному дизайну. Раньше отец был учителем. А у мачехи здесь родственники.

Стало быть, женщина, которая распаковывала коробки на крыльце, – его мачеха. Деа ждала, что Коннор расскажет о родной матери, но он промолчал, и она не стала расспрашивать.

Он молчал, и Деа запаниковала, не зная, что сказать. У Коннора вдруг вырвалось:

– Какая открытая местность… Слишком много неба. – Почти сразу он рассмеялся: – Наверное, я просто привык к городу.

Деа понимала, о чем он говорит: здешнее небо походило на огромный открытый рот, грозящий поглотить тебя целиком.

– Откуда вы переехали?

– Из Чикаго.

– Я там жила недолго, – сообщила она. – В Линкольн-парк.

Коннор поглядел в окно.

– Значит, соседями были. Ну, куда теперь поедем?

Деа испытала невольное удовольствие. «Не доверяй ему, – зашептал тихий голос, голос ее логики. – Ты же знаешь, дело снова закончится разочарованием».

«А если нет? – упрямо возразил другой голос. – Может, у него четыре соска!»

Совершенно бредовая ситуация – Деа искренне надеялась, что у сидящего рядом парня четыре соска.

– Можно в Цинциннати, – сказала она. – Всего-то в двух часах. – Она пошутила, но в отражении в стекле, за которым проносилась коричнево-серая равнина, увидела, что Коннор улыбнулся.

– А поехали, – сказал он.

Ей было легко – почти слишком легко – открываться Коннору. Меньше чем через час Деа рассказала больше, чем кому-либо за всю жизнь, даже Голлум. У них оказались общие вкусы и словечки, которых оба не выносили, вроде «сливок» или «влаги». Разговор перескакивал от влюбленности Деа в старого наркомана до ее неприязни к бананам: тогда они с матерью несколько месяцев прожили возле военной базы в Джорджии. Там у матери был бойфренд – единственный на памяти Деа.

– Значит, ты живешь с матерью? – спросил Коннор. Деа почувствовала благодарность, что он не спросил прямо о ее отце. Ей было бы нечего ответить, кроме: «Ему очень идет красная рубашка-поло».

Она кивнула.

– А ты? Братья-сестры есть?

На щеках Коннора дернулись желваки.

– Нет. Уже нет. – Он забарабанил пальцами по приборной панели, впервые выдав дискомфорт. Деа не знала, посочувствовать или спросить, что произошло, но Коннор улыбнулся, и выражение давней боли пропало. – Ты правда терпеть не можешь бананы?

Деа испытала легкое разочарование, будто упустила возможность.

– Я их презираю, – уточнила она.

– А банановый хлеб?

– Еще хуже, – поморщилась она. – Зачем портить хлеб бананами? Какая-то тайная банановая вылазка. Лучше уж в открытую, когда их четко видно.

Коннор засмеялся и потрепал ее по подбородку.

– Донахью, ты – это что-то, – сказал он, и это прозвучало комплиментом.

Покопавшись в айфоне, Коннор включил для Деа свои любимые песни «Колдплей», «Смитс» и других рок-групп, о которых она даже не слышала, а он обожал. Оказалось, Коннор недолюбливает красный цвет («слишком очевидный»), сырой лук («но не вкус, а текстуру») и автомагистрали.

– Они везде одинаковые, – заявил он. – Проселочные дороги куда интереснее, у них есть свое лицо. Но бывают и исключения, – быстро прибавил он, – вроде этого прекрасного шоссе.

Он показал в окно: они проезжали крупную ферму. Деа знала только одну дорогу до Цинциннати – по шоссе Ай-Эн-16, так что пейзаж за окном не менялся с самого Филдинга: фермы, стрельбища, плоские равнины.

В Чикаго Коннор был приличным пловцом – «брал места в соревнованиях штата, но до национальных не дотягивал». Он терпеть не мог футбол и моцареллу («будто кожа инопланетянина») и верил в привидения. Всерьез. На научной основе.

– Ты шутишь? – не удержалась Деа.

Коннор раскинул руки:

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

Деа зауважала его за цитату из Шекспира и не стала спорить. В снах ведь тоже чего только не увидишь.

Оказалось, Коннор уже четыре года вегетарианец, что ее удивило – хилым он не выглядел. В ответ на ее расспросы он пожал плечами и сказал:

– Я очень люблю собак.

– Мы не едим собак, – удивилась Деа.

– Вот именно, – загадочно ответил Коннор. – Хотя я уже не вегетарианец – недавно на меня что-то нашло в мясном буфете. Получилась безобразная сцена… – После сложных маневров – в тесноте Коннор двигался, как марионетка с перепутанными нитками, – ему удалось развернуться к Деа. – Ну, а ты?

– Я не вегетарианка.

Коннор засмеялся.

– Я имею в виду твои вкусы! Что тебе нравится, не нравится, какие у тебя странности и мрачные тайны?

Деа чуть не брякнула: «Я брожу по чужим снам. Если этого не делать, начинаю плохо себя чувствовать. Мама боится чего-то неизвестного, поэтому у нас три замка на двери и нет зеркал. Должно быть, она сумасшедшая, и рано или поздно я тоже свихнусь».

– Нет у меня никаких секретов, – сказала она через несколько секунд.

В глазах Коннора мелькнуло странное выражение, но Деа не успела уловить, в чем странность.